Зов Ланелы

– Надёжнее крепи! – строго приказал ему высокий и очень массивный мужчина с пышной шапкой курчавых и почти совершенно седых волос. Его густые усы седина затронула чуть поменьше. – И все остальные колёса проверь. Не приведи Тот либо Другой, снова какое слетит – устрою тебе праздник Великого Хлыста!

– Да помогут тебе Оба, как ты помогаешь тем, кто в этом нуждается, добрый путник, – повернулся он ко мне. Его карие, глубоко посаженные глаза изучали мою внешность с неприкрытым интересом. – Платить за услугу нам тебе нечем, но если не побрезгуешь фиглярским обществом, то мы могли бы тебя подвезти.

– Благодарю, – кивнул я в знак признательности. – В такую погоду пешие прогулки доставляют мало удовольствия.

– Тогда садись в передний фургон, на козлы, рядом со мной, – указал он рукой.

Фиглярские повозки поделены поперечной перегородкой на две неравные части. Передняя, меньшая, служит одновременно и козлами, и второй комнатушкой – стоит лишь опустить заменяющий четвёртую стенку полог из плотной дерюжной ткани. Впрочем, для двух человек и одного пса места там оказалось вполне достаточно. Мы с Асуром, хоть и с минимальным комфортом, но всё же довольно удобно разместились позади возницы. А следом за нами в повозку влез и он сам. По-собачьи помотал головой, стряхивая дождевую воду со своей седой гривы, поудобнее уселся, зычно гикнул на вола, и фургон тронулся.

– Зовут меня Кавни, – представился он. – Я – сетрик, старший в этой шайке бездельников и тунеядцев.

– Откуда ты родом, сетрик Кавни? – спросил я, памятуя, что к имени на Ланеле принято добавлять место рождения.

– Откуда? Да ниоткуда,– он равнодушно пожал плечами. – Вот этот скрипучий фургон намно-ого старше меня. Это и мой дом, и моя родина, а также родина моего отца. Глупо представляться «Кавни из фургона». Ты не находишь, э-э-э… господин?

Последняя фраза – явный намёк на то, что и мне не плохо бы представиться.

– Зови меня Лансом, – сказал я.

После этих слов наступило долгое молчание.

– Как-то странно ты это высказал, – наконец задумчиво произнёс Кавни. – Словно в другом месте тебя прозывают иначе…

– Возможно, так оно и есть.

И вновь повисло молчание, нарушаемое только скрипом колёс, шумом дождя по крыше фургона да шлёпаньем копыт по грязи.

– Смутные нынче времена, – через некоторое время осторожно произнёс сетрик.– Очень смутные. Великое множество людей остались и без крова, и без подданства… Не все они, конечно, в привольные подались. Да только уж слишком часто в последние годы стали на дорогах пошаливать. Нас-то обычно не трогают: что взять с нищих фигляров! Не добыча мы для лихих людей. А всё равно боязно.

– Меня не бойся, я не из привольных, – попытался я рассеять его опасения.

– Чего ж тогда имя своё скрываешь?

– Не скрываю. Тут другое. Не знаю я своего имени…

– Это как так? – удивлённо вскинул брови Кавни.

– Да так вот… Помню, шла война. Я сражался. И вдруг – провал, полнейшая темнота… – Я старался не врать, просто недоговаривал. – С тех пор я не знаю, как меня зовут.

– Ах, вон оно что! – вроде бы успокоился Кавни. – Я и то, на тебя глядючи, прикидываю: кем тебе и быть-то при такой силушке, как не воином! Да-а… Война, война… Видать, крепко тебя приложило, если имячко-то запамятовал! Сказывали мне про такие случаи… А нынче кому служишь?

– Никому.

– А куда путь держишь?

– Куда дорога ведёт… – пожал я плечами.

– Вот и мы туда же… – философски вздохнул сетрик.

Мы вновь замолчали. Раскисшая дорога навевала скуку и дрёму.

– Расскажи мне о своём коллективе, – попросил я.

– О чём, о чём? – не понял он.

– Ну, про «шайку бездельников и тунеядцев», в которой ты за старшего.

– Это пожалуйста, это всегда с превеликим удовольствием. Начну, пожалуй, с самого себя. Раньше, покуда попроворнее да постройнее был, умел ходить по канату да на нём же ещё и ловкоручеством занимался.

– Чем занимался? – переспросил я.

– Ловкоручеством. Или не видал ни разу?

Кавни достал из холщовой сумки пяток яблок и очень ловко некоторое время ими жонглировал.

– Видел, – улыбнулся я. – Только не знал, что это так называется.

– А как же по иному назвать? – искренне удивился Кавни. – Ловкие руки. Ловлю и бросаю что угодно. Раньше до девяти всяческих штуковин в воздухе держать мог. А сейчас – только пять. Да и на канате я уже с трудом удерживаюсь, а без него не тот уже фирисет, не тот!

– Фирисет – это что такое?