Зов ночной птицы

Мэтью лег на свое уже привычное место и свернулся калачиком, чтобы согреться. Дождь стучал по крыше все сильнее. Слушая его шум, Мэтью размышлял о том, насколько проще представлялась ему жизнь в раннем детстве, когда бояться приходилось разве что кучи свиного навоза. А теперь жизнь стала слишком сложной, полной резких и непредсказуемых поворотов, подобно извилистой дороге через дремучий лес, который человеку не под силу укротить или хотя бы понять.

Его очень тревожило состояние здоровья судьи. С одной стороны, желательно было поскорее разобраться со здешними делами и уехать из Фаунт-Ройала в большой город; но, с другой стороны, его так же сильно волновала судьба женщины в соседней камере.

И не только потому, что он находил ее на редкость красивой. В этом Пейн, конечно, был прав. Рейчел и вправду казалась — по вульгарному выражению капитана — «лакомой штучкой». Мэтью вполне мог понять Пейна — да и любого другого мужчину, — испытывавшего влечение к этой женщине. Помимо того, Мэтью привлекали в ней острый ум и особый внутренний огонь, каких ему еще ни у кого встречать не доводилось. Или, по крайней мере, он еще ни разу не встречал женщины, дерзавшей публично проявлять эти качества. Его не покидала одна тревожная мысль: что, если красота и независимый характер Рейчел стали главными причинами, по которым общественное мнение городка заклеймило ее как ведьму? Наблюдательность подсказывала Мэтью, что, если человек не может никаким способом заполучить желаемое, это подспудно побуждает его уничтожить недосягаемый объект желания.

Но в первую очередь ему надо было определиться для самого себя: ведьма она или нет? До показаний Вайолет Адамс он был готов счесть свидетельства «очевидцев» злонамеренным вымыслом либо игрой больного воображения, пусть даже оба мужчины принесли клятву на Библии. Но рассказ девочки выглядел связным и убедительным. Можно сказать: пугающе убедительным. Это был не тот случай, когда ребенок проводит ночь в своей постели, а поутру принимает кошмарный сон за реальность. Нет, с Вайолет все это происходило в действительности, что подтверждалось достаточно уверенным — учитывая пережитый ею стресс — описанием деталей. Показания девочки — прежде всего касательно черного плаща с шестью золотыми пуговицами и беловолосого карлика (или «чертика», как она его называла) — добавили правдоподобия рассказам Бакнера и Гаррика. Как же теперь с этим быть?

Конечно, нельзя забывать и о куклах. Да, их мог смастерить и потом подбросить в дом кто-нибудь посторонний. Но зачем кому-то это делать? И как быть с «видением» Кары Грюнвальд, подсказавшей, где следует их искать?

Так занималась Рейчел колдовством или нет? Виновна ли она в гибели своего мужа и преподобного Гроува, если даже и не убивала их сама, а лишь высказала такое пожелание, на деле исполненное некой демонической тварью из кишащих нечистью глубин Ада?

И еще одна страшная мысль посетила его в этой связи: если Рейчел была ведьмой, не могла ли она или ее чудовищные сообщники навести порчу на судью, чтобы тяжелая болезнь не позволила ему вынести приговор?

Мэтью был вынужден признать, что хотя показания Бакнера и Гаррика грешили необъяснимыми пробелами, все три свидетельства, вместе взятые, вполне могли уподобиться факелу для смертного костра Рейчел Ховарт. Он не сомневался, что судья досконально и беспристрастно изучит все протоколы, но вердикт в данном случае мог быть лишь один: «виновна по всем пунктам». Так ведьма она или нет?

Мэтью прочел и усвоил немало ученых трактатов, объяснявших ведьмовские эксцессы безумием, невежеством, а то и заведомо ложными обвинениями, но в данном случае не мог прийти к однозначному выводу, и это пугало его гораздо больше, чем любое из кошмарных показаний.

Но ведь она так красива, думал он. Красива и одинока. Если она и вправду прислужница самого Сатаны, неужели ее властелин допустит, чтобы такая красавица погибла от рук простых смертных?

Гром прокатился над Фаунт-Ройалом. Тюремная крыша начала протекать в дюжине неплотных стыков. Мэтью лежал во тьме, ежась от холода, а его разум отчаянно бился над головоломкой внутри загадки, окутанной тайной.

Глава девятнадцатая

Перед самым началом грозы миссис Неттлз услышала звон дверного колокольчика и впустила в дом учителя Джонстона, который поинтересовался, может ли судья его принять. Экономка взяла у него черный плащ и треуголку, повесила их в прихожей и затем провела учителя в гостиную, где в кресле перед камином сидел Вудворд, так и не снявший теплую куртку и шарф после возвращения из тюрьмы. Он держал на коленях поднос, где в миске дымилась молочная каша сероватого — под стать его лицу — оттенка, и помешивал ее ложкой, чтобы остудить.

— Простите, что не встаю, — прошептал Вудворд.

— Собратьям по Оксфорду не нужны лишние церемонии, сэр.

— Мистер Бидвелл у себя в кабинете с мистером Уинстоном, — сообщила экономка. — Пригласить их сюда?