Зов ночной птицы

Мэтью забрал поднос с чайником и печеньем к себе в комнату, где наполнил чашку и сел перед открытым окном, поставив лампу на подоконник. Достал из коробки протоколы и начал читать их в третий раз, с самого начала.

К этому времени он мог бы уже цитировать эти тексты наизусть. И все же он чувствовал — или, скорее, надеялся, — что в словесных дебрях может мелькнуть дорожный указатель, подсказывая новое направление поиска. По ходу дела он отхлебывал чай и жевал печенье. Хозяин дома пировал в таверне Ван Ганди, о чем Мэтью сообщил доктор Шилдс, который днем видел там Бидвелла весело чокающимся с Уинстоном и еще несколькими мужчинами.

Он дочитал — в третий раз — показания Джеремии Бакнера и потер пальцами глаза. Сейчас он и сам охотно пропустил бы кружечку, да только крепкий напиток подействует на него расслабляюще и затуманит зрение. Эх, ему бы хоть одну ночь спокойного сна, без мыслей о горящей на костре Рейчел!

Или просто без мыслей о Рейчел. Хотя бы так.

Он вспомнил слова Вудворда: «Помочь ей. Установить истину. Принести пользу. Называй это как хочешь… Рейчел Ховарт — твоя ночная птица, Мэтью». Возможно, судья был прав, но не в том зловещем смысле, какой он вкладывал в эти слова.

Мэтью ненадолго прикрыл глаза, давая им отдых, а затем возобновил чтение, подкрепляясь чаем. Теперь он углубился в показания Элиаса Гаррика о той самой ночи, когда он проснулся и… Погоди-ка, подумал Мэтью. Это странно.

Он еще раз перечитал этот отрывок. «В ту ночь меня мутило, и я вышел из дома, чтоб отрыгнуть какую-то дрянь, которую съел накануне. Было тихо. Повсюду такая была тишина, будто весь мир даже вздохнуть боялся…»

Мэтью сменил позу в кресле, распрямляя спину. Потянулся к лампе и придвинул ее поближе. Потом перебрал предыдущие листы и вернулся к показаниям Джеремии Бакнера.

Вот оно, это место.

«Мы с Пейшенс легли спать в обычное время. Она погасила лампу. А потом… Не знаю, сколько прошло времени… Я вдруг слышу свое имя. Открываю глаза — вокруг тишина и тьма кромешная. Я, значит, жду и прислушиваюсь. Ничего. Тишь такая, будто во всем мире вообще не осталось звуков, окромя моего дыхания. И вдруг… снова кто-то назвал меня по имени. Я глянул на звук и у изножья кровати увидел ее».

Мэтью торопливо отыскал начало рассказа Вайолет Адамс о посещении дома Гамильтонов. Провел пальцем по нужной строке, и сердце гулко заколотилось в груди.

«А в доме ни звука. Так тихо… что слышно, как я дышу, и больше ничего».

Три свидетеля.

Три отдельных допроса.

И везде говорится о необычайной тишине. А также о собственном дыхании как единственном звуке… Случайно ли такое совпадение? И еще упоминание о «всем мире» у Бакнера и у Гаррика — с чего бы им прибегать к одинаковым и столь нехарактерным для обоих образным выражениям?

Разве что… сами того не осознавая… все свидетели лишь повторяли то, что им ранее кто-то внушил.

По спине Мэтью пробежал холодок. Зашевелились волосы на затылке. Он понял, что только что узрел призрака, за которым в последнее время охотился.

Осознание было ужасающим. Ибо темная громадность и непостижимое могущество призрака намного превосходили все его самые смелые догадки. И этот призрак маячил за спинами Джеремии Бакнера, Элиаса Гаррика и Вайолет Адамс, когда они давали показания в тюрьме.

— Боже мой! — прошептал Мэтью, широко раскрывая глаза.

Похоже, призрак мог проникать в сознание свидетелей, диктовать им слова, управлять эмоциями и внушать ложные воспоминания. Все трое были не более чем куклами из плоти и крови, сотворенными рукой Зла, а это уже выходило за пределы воображения Мэтью.

Всюду одна и та же рука. Одна и та же сила. Это она поместила шесть золотых пуговиц на плащ Сатаны. Это она создала беловолосого карлика, человекообразное шипастое чудище и гротескную тварь с мужским членом и женской грудью. И она же рисовала тошнотворные сцены оргий прямо в воздухе перед взорами Бакнера, Гаррика, Вайолет и, вероятно, других местных жителей, которые сбежали из города, опасаясь за свой рассудок. Вот что это было: картины, нарисованные в воздухе. Или, точнее, запечатленные в сознании тех, кто под воздействием чар принимал это за реальность.

Вот почему Бакнер не помнил, куда дел необходимую для его передвижения трость, одевался ли перед выходом из дома холодной февральской ночью и снимал ли обувь, прежде чем лечь в постель.

Вот почему Гаррик не помнил, в какой одежде выходил рыгать во двор, что именно было у него на ногах — башмаки или сапоги — и в каком порядке располагались шесть золотых пуговиц на плаще, хотя число их запомнилось ему четко.

Вот почему Вайолет Адамс не ощутила запаха дохлятины и не заметила, что дом Гамильтонов заполонен бродячими собаками.

На самом деле никто из троих свидетелей не видел ничего, кроме картинок, начертанных в их сознании рукой призрака, который особо выделял самые шокирующие и отвратительные подробности — дабы показания сильнее потрясли суд, — но при этом опустил некоторые обыденные мелочи.