Зов ночной птицы

— Я это увидела, — сказала она, — и теперь я знаю.

— Понятно, — произнес Бидвелл, стараясь сохранять спокойный и взвешенный тон, насколько это было возможно для человека, терпение которого было уже на исходе. — Однако нам всем нужно быть более ответственными и не сеять панику среди наших людей по малейшему поводу.

— Я вовсе не хочу сеять панику! — огрызнулась она. — Я хочу сообщить им правду, которая мне открылась! Это место проклято! Вы это знаете, я это знаю, и каждый местный в здравом уме это знает!

Она задержала взгляд на одной из свечей. Девочка в соседней комнате по-прежнему всхлипывала, и Элис Барроу произнесла с легким нажимом:

— Тише, Мелисса. Ну же, тише.

Бидвелл вновь не мог подобрать слова. Он заметил, что его пальцы крепко, до боли, впились в поля треуголки. Гром отдавался эхом, постепенно приближаясь; пот стекал по шее Бидвелла за шиворот. Эта комната-парильня как будто сжималась вокруг него, затрудняя дыхание. Надо было выбираться отсюда. Резко развернувшись и при этом едва не сбив с ног Уинстона, он сделал два шага к двери.

— Я видела его лицо, — сказала женщина, и Бидвелл замер на месте, как будто врезался в кирпичную стену. — Я его видела. Он показал мне себя.

Бидвелл посмотрел на нее, ожидая продолжения. Она уже сидела, простыня сползла набок; глаза ее теперь горели, исполненные жестокой муки.

— У него было ваше лицо, — произнесла она с какой-то дикой, полубезумной ухмылкой. — Навроде маски. Он нацепил на себя ваше лицо, когда показывал могилы моих детей.

Ее руки взметнулись и плотно зажали рот, словно она боялась, что оттуда вырвется истошный вопль, способный вывернуть наизнанку ее душу.

— Успокойтесь, мадам, — сказал Бидвелл, хотя и у него при этом дрогнул голос. — Вам нужно вернуться в реальность, отбросить все эти потусторонние видения.

— Мы все будем гореть в аду, если он не получит своего! — заявила она. — Он хочет, чтобы ее выпустили, вот чего он хочет! Чтобы ее выпустили и чтобы мы все убрались отсюда!

— С меня довольно! — Бидвелл снова развернулся и на сей раз покинул комнату.

— Хочет, чтобы ее выпустили! — прокричала она ему в спину. — Он не даст никому из нас покоя, пока не заполучит ее обратно!

Бидвелл без задержки пересек гостиную и вышел из дома; Уинстон шел за ним по пятам.

— Сэр! Сэр! — окликнул Барроу, выйдя наружу вслед за ними.

Бидвелл остановился, стараясь сохранить внешнюю невозмутимость.

— Простите ее, сэр, — сказал Бидвелл. — У нее и в мыслях не было вас обидеть.

— Нет никаких обид. Ваша супруга опасно больна.

— Так и есть, сэр. Но… раз пошли такие дела, вы поймете мое решение: нам придется уехать отсюда.

К этому времени темные чрева туч разродились моросящим дождем, и Бидвелл вновь водрузил треуголку поверх парика.

— Поступайте, как считаете нужным, Барроу. Я над вами не властен.

— Да, сэр. — Он облизнул нижнюю губу, собираясь с духом, прежде чем высказать то, что было у него на уме. — Это был хороший город, сэр. Был когда-то… — Он передернул плечами. — Но теперь все изменилось. Очень жаль, но мы не можем здесь оставаться.

— Ну так проваливай! — Внешнее спокойствие Бидвелла дало трещину, из которой, как черная желчь, просочились гнев и разочарование. — Здесь тебя никто на цепи не держит! Беги прочь, как трусливый пес, вместе со всеми прочими! А я бежать не собираюсь! Клянусь Богом, я прочно укоренился на этом месте, и никакие призраки меня отсюда…

Внезапно раздался колокольный звон. Низкий и гулкий. Один удар, второй, третий…

Это был колокол на вышке в конце улицы Гармонии. Он продолжил звонить, сообщая, что дозорный заметил кого-то приближающегося к Фаунт-Ройалу по дороге.

— …Отсюда не выкорчуют! — закончил Бидвелл со свирепой решимостью. Он посмотрел в направлении ворот, всегда запертых на случай нападения индейцев, и в его сердце расцвела новая надежда.

— Эдвард, это не иначе как судья из Чарльз-Тауна! Наконец-то! Это должен быть он! Идем!

И он, не сказав больше ни слова Мейсону Барроу, направился к перекрестку четырех улиц.

— Быстрее! — подгонял он Уинстона, ускоряя шаг.

Между тем дождь взялся за дело всерьез, но даже страшнейший потоп со времен Ноя не удержал бы его от намерения лично поприветствовать судью в этот счастливый день. Колокольному звону начал вторить лай собак, и весь путь на север по улице Гармонии Бидвелл и Уинстон — первый с ликующей улыбкой, а второй с широко разинутым, хватающим воздух ртом — проделали в сопровождении эскорта вертлявых и брехливых шавок, словно бродячие клоуны на ярмарке.

Оба мужчины достигли ворот, насквозь промокнув от дождя и пота и пыхтя как кузнечные мехи. Тут уже собралось около дюжины обитателей ближайших домов, что и понятно: люди из внешнего мира не баловали Фаунт-Ройал своими визитами. Наверху вышки Малькольм Дженнингс перестал дергать веревку колокола, а двое других сторожей — Исай Полинг и Джеймс Рид — уже приготовились поднять запорное бревно и отворить ворота.

— Стойте-стойте! — крикнул Бидвелл, проталкиваясь через группу зевак. — Да пропустите же!