Зов пахарей

В Эчмиадзине паша собрал все наше оружие, сложил на складе, запер на замок и ключ отдал католикосу. И знамя передал, вывезенное из Сасуна, пулями в сорока местах пробитое. Потом каждому из нас сказал прощальное слово и велел идти по домам.

Я и еще несколько ребят из Ерзнка пошли в Ереван, чтоб продать наших коней. Коней мы отдали Дро, он нам за них денег дал. Взяли мы деньги, пошли на базар. А на базаре полицейский украл деньги у одного из наших ребят. Во дворе мечети мы поймали вора, Хорен, сын моего дяди, он из моей сотни был, ударил полицейского. У полицейского пошла кровь ртом. Мы его привели к роднику на Гантаре[29].

Тут прибежал главный полицейский города с наганом в руке.

— Ребята, кто это сделал?

— Я, — сказал Хорен. — А зачем он деньги у Степана украл?

— Если за воровство, поделом ему, — сказал офицер, дважды выстрелил в воздух и ушел.

А мы снова дошли на Гантар — купить кой-чего в дорогу. И вдруг видим — их солдаты окружили наших ребят возле русской церкви. Солдат этих Дро привел.

Напротив Гантара есть черное здание. Я стоял перед этим черным зданием, а мой родич Хорен на балконе стоял. Какой-то солдат хотел меня ударить. При мне кинжал был, я его мигом выхватил, сам первый того солдата ударил. Вдруг издали выстрелили, мне в колено попали. Я упал.

— Ну, ты, Дро, бессовестный! — крикнул Хорен и, спрыгнув с балкона, побежал мне на помощь.

Андраник в это время курил наргиле на балконе гостиницы „Казарапат“. Назавтра он готовился уйти из Эчмиадзина. Вдруг в конце улицы появились два запыхашихся годца.

— Паша, — сказали они, — в Ереване драка. Солдаты Дро стреляют в твоих ребят, а ты сидишь тут, наргиле куришь.

Ни слова не сказал паша, отложил наргиле, встал и отправился к патриарху.

— Святейший, — сказал, — дай ключи.

Взял Андраник ключи, отпер тот склад, созвал всех своих бывших воинов, стоявших в Эчмиадзине, раздал им оружие, некоторым по два даже пистолета досталось, вывел коня из конюшни и повел войско на Ереван.

Пушки повыше села Кохб установил, а пулеметы на Цицердакаберде.

На старом мосту стоял часовой. Подошел к нему паша, отобрал оружие.

— Ты кто такой? — удивился часовой.

— Я Аадраник-паша. Пойди скажи Дро — Андраник на мосту ждет тебя.

— Отдай оружие — пойду.

— Иди, а как вернешься — получишь свое оружие.

Отправился часовой к Дро. Пришел и видит — Дро уже сапоги скинул, спать приготовился.

— Андраник-паша зовет тебя. Сказал: пойди скажи Дро — пусть сейчас же сюда идет.

— А где он сам?

— На мосту.

Дро натянул сапоги и побежал к председателю Хатисову. Хатисов уже тоже спать собрался.

— Андраник занял мост и установил орудия. Пойди вразуми его, — сказал Дро.

— Сам кашу заварил — сам ее и расхлебывай, — сказал Хатисов, председатель.

Дро отказался идти на переговоры с Андраником. Нечего делать, пошел Хатисов к мосту один.

— А тебя кто звал? Я за Дро послал, — сказал паша.

Но Дро догадался обратиться к английскому и французскому консулам, потом про полковника Гибона вспомнил, к нему побежал: помоги, мол. Консулы с Хатисовым и Гибоном пришли и сели на ступеньки перед мостом.

Андраник потребовал, чтоб ему выдали его солдат, убитых и раненых, и денег потребовал на похороны и на лечение. И еще говорит, чтобы раненые немедленно были переведены в Эчмиадзин. Хатисов сказал, что он лично до поздней ночи ходил по улицам, весь город обошел, чтобы установить точное число убитых и раненых.

— Всего один раненный в колено, да и тот уже перeправлен в Эчмиадзин.

Хатисов пошел, взял из казны государственной больую сумму и передал ее полководцу для пострадавших воинов.

Я лежал в городской больнице, когда туда пришел председатель.

— Из Особой ударной части кто-нибудь лежит здесь? — спросил Хатисов врача.

— Один только, — ответил ему дежурный врач.

— Имя?

— Арутюн.

— Место рождения?

— Село Базаринч, Восточной Армении.

— Увольнительная имеется?

— Да, номер сто девятнадцать.

— В каком состоянии раненый?

— Пуля задела колено.

— Где лежит?

— На первом этаже, — врач показал мою койку.

— Переведите в приличную палату, а завтра я пришлю свою карету, надо доставить его в Эчмиадзин.

На следующий день в председательской карете меня перевезли в Эчмиадзин.

Только меня спустили с кареты, смотрю — паша ко мне идет.

— Где тут мой воин по имени Арутюн?

— Здесь я, паша, — говорю.

— Ну как твоя рана, сынок?

— Все в порядке уже, паша, через несколько дней встану на ноги.

— Кто в тебя стрелял, Арутюн?

— Не знаю, — говорю, — паша, пуля издалека шла… А ты пушки от Цицернакаберда отвел?

— Отвел, сын мой, отвел, но из-за твоего колена чуть весь парламент не поплатился жизнью.

Поместил меня паша в госпиталь и захотел сам увидеть мою рану. Снял я бинты, показал ему рану.

— Сын мой, — говорит, — нога твоя, в лучшем случае, месяца через два заживет, а я завтра отправляюсь в путь.

— Возьми меня с собой, паша, — попросил я.

— Нет, сын мой, я приду к тебе попрощаться, ты лежи, поправляйся. А у меня своя боль, Армения неизлечимо больна сейчас — вот что меня терзает.

Наутро паша снова пришел ко мне и дал мне шесть тысяч денег, а потом еще три тыщи.

— Сынок, — сказал, — адрес мой знаешь?