Зов пахарей

— Эфферим, молодцы, так и держитесь, спасение армян в оружии, — сказал Мехмед-эфенди, положив руку Чаушу на плечо. — Чауш, — продолжал он, — сколько вы еще думаете пробыть в монастыре?

— Пока патроны не кончатся.

— Лучше не медлить, уходите как можно скорее. Али-паша решил обстрелять монастырь из пушек, жалко губить такую красоту.

Через приоткрытую дверь я слышал, как торопливо говорил Мехмед-эфенди, — беспокоился, наверное, как бы бешкоглисер не заподозрил чего. Была минута, когда они молча глядели друг на друга, и я на лице Мехмеда-эфенди прочел: «Я бы тоже хотел быть вместе с вами. Ваша борьба — это капля дождя, упавшая на стены крепости, но недаром турок говорит: „Тамла, тамла, селав олур“ („Капля по капле, вот тебе и ливень“). Ну а я, если не открою вам дверь этой крепости изнутри, — даже ливень не в силах будет уничтожить эту проклятую силу».

— Держитесь, — сказал Мехмед-эфенди, — этот белый платок на моей шее пусть будет опознавательным знаком, чтобы вы всегда знали, куда плывет мой парус. Я стал вероотступником, чтобы помочь моему страждущему народу. Мне смешно слышать тех армян, которые считают меня предателем, принявшим ислам. Пусть проклинают меня, пусть ругают, потом они узнают, кем был на самом деле манаскертский учитель Аветис, — с этими словами Мехмед-эфенди снова расцеловался с Геворгом Чаушем и велел ему зайти в нужник после его ухода. — Я оставлю там сверток, — сказал он.

После его ухода Геворг подозвал меня к себе.

— Хорошо, что ты так ловко переоделся, — сказал он. — Этой ночью или самое позднее через день мы покидаем монастырь.

— Но тот священник и две женщины копают новые траншеи, — сказал я.

— Только что получено распоряжение прекратить все работы. Наши патроны и хлеб на исходе.

— Как на исходе? Столько ящиков — до потолка.

— И все пустые, кроме двух верхних. Мы нашли тут порожние сундуки из-под свеч. Андраник велел сложить их друг на дружку, чтобы создать видимость больших запасов боеприпасов. А на самом деле стрелять нечем. Дорога в Сасун отрезана, и наши не могут прийти нам на помощь. Сегодня мы забили последнего теленка. У нас нет даже топлива, уже балки и деревянные топчаны пошли в ход. Запасы воды давно кончились, растапливаем снег. А вчера утром умер отец Арабо.

— Отец Арабо? Он был здесь?

— Жил в монастырском хлеву. Девяносто пять лет ему было. Я спросил его, откуда он родом. «Брнашенец я, — ответил отец Арабо, — из домов Рыжего попа». Давно уже лежал больной. Могилу ему пастух вырыл. Похоронили возле звонницы, рядом с одним из наших солдат.

Положение тяжелое. Архимандрит Ованес и его люди шьют нам сейчас белые балахоны. У меня для тебя боевое поручение. В подвале в темной келье привязана лошадь Андраника, седло спрятано в колодце, под камнем. Немного погодя спустись туда осторожненько и с монастырским пастухом вместе подумайте, как вывести коня из окружения после того, как последний наш солдат покинет монастырь. А сейчас беги к отцу Хесу, чтобы не вызвать подозрения султанских представителей.

Когда я вернулся, Мехмед-эфенди стоял рядом с бешкомисером и застегивал пояс.

— Ох, погодите, я свой маузер оставил в нужнике! — воскликнул он и быстро повернулся, чтобы выйти за маузером.

— Не ходи, тебя убьют, выйдем скорее отсюда, — сказал Мухти-эфенди, хватая его за руку, и, взяв со стола белый флаг, сопровождаемый взглядами Андраника и его воинов, пошел вместе с Мехмедом-эфенди и архимандритом Хесу к выходу.

Я увидел, как они быстро спустились во двор, съели, согласно обычаю, по маленькому хлебцу, что выпекали в монастыре монахи, и пошли под прикрытием своего белого флага к часовне Богоматери. Тут они сели на коней и погнали их в сторону Муша.

Я спустился в подвал. Нашел келью, где был привязан Аслан. Пастух спал тут же в яслях. Темная, облачная ночь была. Небо все обложено облаками. Встал я рядом с Асланом и припал к узкой щели в стене. Затаив дыхание, пытался я что-нибудь разглядеть в темноте. На замерзшем снегу лежали аскяры Али-паши — кто забылся во сне, а кто и беспробудным сном уже спал.

В монастырском дворе показался Андраник со своими солдатами. Он отдавал какие-то распоряжения, показывал, как выйти из монастыря. «Ребята, поняли, что вам следует делать?» — спросил он. «Да, паша, все поняли и готовы выполнять задание», — ответили они.

Потом Андраник вызвал во двор воспитателей и сирот. Когда они все собрались, я услышал, как он объясняет им свой план действия. Воспитателям он сказал, что должен избить их перед сиротами и арестовать для виду, чтобы освободить от всякой ответственности после ухода гайдуков. «Я запру вас на замок, — сказал он, — и только матушка-настоятельница будет знать место ключей».

Сказано — сделано. Он запер всех сирот и воспитателей. Потом вызвал матушку-настоятельницу — явилась одна из женщин, рывших траншею в монастырском дворе.