Зов пахарей

Утес приказал мне и артонскому Джндо пойти ночью в Шеник и разоружить Чоло — он лежал там раненый.

Послышались шаги — великан в громадных трехах прошел рядом с Геворгом Чаушем и двинулся к лесу. Вот он обнял ствол могучего дуба, медленно опустил постаревшую голову на грудь. Это был князь спаханский Макар. Он плакал, как ребенок, отверженный и одинокий. На всех нас подействовали его слезы; угрюмо потупившись, стояли мы опечаленные.

Сердце Геворга Чауша и без того было переполнено. Он подошел к старому Макару, обнял его и опустился перед ним на колени.

— Ударь меня, отведи душу, дядюшка Макар. Грешен я, знаю, и бог не простит меня. Но воинский грех тяжелее всякого другого.

— Ох, сынок мой, родимый! — прорвало Макара, и он обнял Геворга, прижал к груди его голову.

Оба они были сасунцы и теперь плакали как дети, горькие проливали слезы, потрясшие суровых солдат.

Ровно месяц спаханский Макар был лишен права носить оружие. Он был наказан за нарушение фидаистской дисциплины и за неподчинение гайдукскому своему предводителю.

50. Сулух

Возле деревни Сулух есть старый мост. На одиннадцати сводах держится. А течет под ним речка Арацани. Река в этом месте довольно широкая, весной же, когда она разливается, ее невозможно одолеть вплавь. 26 мая 1907 года мы с Геворгом Чаушем отправились в Сулух. Днем раньше прибыли сюда алваринчский Сейдо и остальные фидаи. Утром 27 мая сидели мы все в доме моего знакомого сулухца Месропа. Того самого Месропа, чья мать вылечила меня ивовыми прутьями.

Один из наших ребят видел накануне во сне Геворга Чауша в епископском одеянии, на голове — корона в жемчугах. Вдруг, говорит, Геворг исчез, осталось одно только одеяние.

— Небось, ночью голый спал, вот и приснилось невесть что, — рассмеялся Геворг.

Шеникец Манук и ализрнанский Муко разогрели воду, и мы с мушцем Тиграном отвели видевшего сон в хлев и посадили в корыто. Пришел Геворг Чауш, вылил на него кувшин холодной воды. Фидаи вскочил и, выхватив из моих рук ковш с горячей водой, плеснул Геворгу на голову. Стали мы все водой друг друга обливать. Один только спаханский Гале не принимал участия в нашем веселье, сидел себе в комнате и спокойно попыхивал трубкой. Вдруг вбегает в хлев хозяин дома, бледный как покойник, и говорит: «Со стороны Муша войско движется».

— Большое? Малое? — спрашивает Геворг.

— Все поле в Хопере черное.

Взял Геворг Чауш бинокль, поднялся на кровлю, а я отдал приказ подготовиться к бою. Все забегали. И только Гале продолжал сидеть спокойно. На редкость медлительным был Гале. Рядом могла пушка выстрелить, а он и бровью бы не повел.

— Эй, Гале, вставай, ты что расселся? — говорю.

— А что, куда торопиться-то? — отвечает Гале, разжигая потухшую трубку.

Пришел Геворг Чауш, озабоченный.

— Сам Скопец Бинбаши идет на нас, — объявил он и распорядился немедленно седлать коней и покинуть Сулух, потому как невозможно десятку людей вступать в бой с целой армией.

Но где взять столько лошадей?

И тут алваринчский Сейдо решительно заявил, что не оставит село. К нему присоединились еще несколько фидаи и курд Хасано.

Гале продолжал невозмутимо курить свою трубку.

Геворг увидел, что мы окружены и боя не миновать, сдернул с плеча винтовку и на ходу стал распределять позиции, где кому встать.

Мне он приказал залечь в старых развалинах за селом. Сам занял высоту, с которой обозревалось все поле Хопера. А защиту моста поручил курду Хасано и еще одному парню из Мушской долины.

Нескольких ребят он отправил к недостроенной церкви — откуда хорошо просматривался большак.

Я взял с собой алваринчского Сейдо, ализрнанского Муко, мушца Тиграна и пошел к развалинам. Несколько сулухцев присоединились к нам. А Геворг со спаханцем Гале, сулухцем Месропом и его сыном Хуршудом, прихватив десяток местных смельчаков, залегли на кровле.

За церковью устроился шеникец Манук с несколькими вооруженными крестьянами. Хасано со своими ребятами поспешили к мосту.

Скопец Бинбаши был из кубанских татар, хотя кое-кто утверждал, что он кабардинец. В 1878 году он участвовал в русско-турецкой войне как доброволец. Воевал и под Шипкой. В йеменской и македонской войнах стал сотником. Последние годы жил в Муше и подавлял волнения в Сасуне. Он был самым влиятельным военачальником в Багеше. Вообще-то Скопец не имел ничего против фидаи. Он даже симпатизировал Геворгу Чаушу и любил повторять: «Если б я был армянином, то уж как Геворг Чауш». Каждый раз, когда поступал приказ выступить против гайдуков, Скопец через Мехмеда-эфенди или других доверенных людей предупреждал Геворга, чтобы тот принял меры и скрылся.

И вот этот старый воин, кого природа жестоко наказала, поскупившись хотя бы единым волоском украсить его лицо, двигался сейчас с несметным войском к Сулуху.

Это был первый случай, когда Скопец не предупредил Геворга Чауша.