Зов пахарей

Долго ждал своих товарищей Аладин Мисак. В тревоге ждал, когда товарищи выйдут из дома. В полночь слуга-армянин в слезах выбежал из дому и молча прошел рядом с ним.

И понял Аладин Мисак, что артонский Джндо, алваринчский Сейдо и кавказский Завен убиты. И, прислонившись к стене, песней оплакал смерть товарищей и оплакивал их до самого утра.

«О наивные фидаи, как могли вы довериться хутскому беку? Когда ветер дул вам в спину — вы пришпоривали коней, когда сбоку дул — вы натягивали поводья, когда спереди дул — вы спешивались и поворачивались к ветру спиной, и лошади смиренно следовали за вами. Как же вышло, что вы не поняли, откуда дует ветер. Давно утекла та вода, что под мостом Сулуха бежала. Какая лошадь ступает в свой след? Прошли те дни, когда Нор Мелик был дружен с фидаи и красивая Джемиле лечила в своем доме руку раненого Гале. Тогда хутский бек приходился братом Геворгу Чаушу. А Джемиле называла себя его сестрой. Имя Геворга наводило страх на противников бека, вот и дружил он с гайдуками. Но умер Геворг, и кончилась его власть, как всякая власть кончается, когда нет хозяина.

Хутский бек сказал, что он устроил эту бойню, отомстив за убитого Геворга, но это была ложь, он осквернил память Геворга.

Увы, давно рухнул тот мост, который вы пришли наладить. Один конец моста опирался на коварную грудь мирзабековского рода, а другой — на честное сердце сасунского дома.

Мирзабековский род происходил от прославленного рода Аладина-паши. Коварными были люди этого дома, и Аладин-паша давным-давно проклял своих предателей родичей.

В мирзабековском доме даже родные предавали друг друга. Ведь что рассказывает старая песня о них. Однажды семь братьев пришли в село и хотели поставить своих лошадей в конюшню. Первый брат завел свою лошадь в конюшню, но дверь была низкая и разбила седло, и брат не предупредил остальных. Второй брат потянул лошадь — то же самое случилось с ним, но он тоже не предупредил следом идущих. И с третьим повторилась та же история, и с четвертым… Так все семеро лишились седел. И с тех пор род этот прозвали „Малайхафт“ — Коварный Дом Семи Седел, или, по-другому, Род Семи Седел.

О горе, алваринчский Сейдо, и артонкский Джндо, ведь человек из „страны красоток“ впервые пришел в Мушскую долину и ничего про здешние дела не знал, но вы-то опытные были, вы-то про все знали, как же вы попали в сети, расставленные Домом Семи Седел?

И особенно ты, алваринчекий Сейдо, ты, который день и ночь с ружьем в руках сторожил на Свекольном Носу, ты, который прошел сквозь все битвы и любил повторять: „Еще дашнаков, еще гнчаков в нашей стране не было, а мы уже революционерами были“. Как же ты, светлая голова, землепашец честный, дал провести себя Семи Седлам?

Оплакивайте все артонкское горе, оплакивай Варденис, и Азахпюр, и Арагил.

Оплакивайте смерть алваринчского Сейдо, артонкского Джндо и кавказского Завена!»

С этой песнею двинулся из Артонка к Хвнеру Аладин Мисак. Он дошел до прохладного леска, того самого, где каждое утро хутский бек разбивал красный шатер для своей красавицы Джемиле.

Аладин Мисак пел. И занялась заря, встало солнце над леском и над всем белым светом. Но не вышла из своих чертогов красавица курдянка, и верный слуга-армянин не вышел на порог. Из Артонка вернулся Нор Мелик и тем самым оружием, что прислал ему в подарок Геворг Чауш, убил ночью слугу Змнтлика-Саака и жену свою Джемиле. Ах, горе, Геворг Чауш, зачем ты выпил хмельного вина из карасов Алваринча и совершил грех в горах Сасуна!

54. Сасун-Эрменистан

Мы еще сидели в медвежьей берлоге, когда пришла весть, что салоникское войско вошло в Константинополь и власть сменена. И было обращение ко всем армянам-фидаи оставить горы, сдать оружие и вернуться в свои села, заняться мирным трудом.

По указанию Мехмеда-эфенди я отправил Егинэ с мушцем Тиграном в Ван, а сам, взяв оружие и бинокль, с Аладином Мисаком направился в сторону монастыря Аракелоц.

Я был похож на дикаря. Я весь зарос, и кожа моя задубела от ветра и стужи, Аладин Мисак тоже не лучше меня был. На боку его висел мешок с горсткой сухого листа вместо махорки и куском просяного хлеба.

Повыше нас на тропке показались курды. Остановились, поглядели на нас, — наверное, поняли, что гайдуки, — и вдруг закричали хором: «Идите, идите сюда, свобода!» Один из них подошел к нам вплотную и, не обращая внимания на наше оружие и страшный вид, крикнул: «Фидаи свалили султана Гамида с тахты! Сасун Эрменистаном станет, армяне, курды и турки — братья!»

С ближайших сел и дорог слышались отдельные выстрелы. Чем ближе подходили мы к монастырю, тем сильнее делался радостный шум. Неужели это тот самый край, где шли кровопролитные бои между горсткой гайдуков и султанским войском всего лишь несколько лет назад? Мимо часовенки Богородицы под звуки военной музыки текло черное войско, нацепив на штыки белые ленты. К Мушу двигалось. А со склонов Чанчик-горы и Цирнкатара спускались группы сасунцев.

Они тоже спешили в Муш.