Зов Полярной звезды

Сплошные недомолвки! Вадим подумал, что не нужно сейчас лезть девушке в душу. Решил заговорить о том, что представляло профессиональный интерес:

– Аннеке… ты говоришь, твой дедушка – нойд. По-нашему это вроде ведун, чародей… Он же не только больных лечит, но и знания древние хранит, так?

– Так. В нашем племени он больше всех знать.

– А знает ли он, что такое меряченье? Или как это у вас… зов Полярной звезды.

Аннеке отдернулась, как будто он сказал что-то, внушившее ей ужас. Зашарила руками по плечам, занавесила косичками лицо.

– Нет! Про это он никогда не говорить. А тебе не надо спрашивать.

– Аннеке! – Вадим потянулся к ней. – Для меня это очень важно! Я же вижу, что ты что-то знаешь… Скажи!

Она подхватилась на ноги, его просьба и тот пыл, с которым он говорил, испугали ее.

– Нет! Я не сказать! Нельзя!

Вадим собрал все силы, привстал, схватил лопарку за худосочные плечики.

– Если не скажешь ты, я спрошу у твоего дедушки.

Она испугалась еще больше.

– Нет! Ты молчать! Он ничего тебе не ответить… Никогда!

Аннеке толчком (экая жилистая!) отбросила его от себя. Вадим не совладал с накатившей слабостью, опрокинулся на оленью шкуру. Аннеке, метнувшаяся к выходу, остановилась, вернулась назад. Милосердие в ней перевесило все племенные табу.

– Я сделать тебе больно?

Вадим, лежавший в одной рубашке и кальсонах, разорвал ворот, стало легче дышать.

– Ничего, – захрипел, отдуваясь, как после марафонского пробега, – все пройдет… А с твоим дедом я поговорю, хочешь ты этого или нет. Чего всполошилась? Подумаешь… Я же не сокровища карибских пиратов прошу показать…

Аннеке не слушала, она не сводила глаз с его разорванной рубахи. Вадим потянул разодранный ворот, чтобы запахнуться, но она юрко схватила что-то, лежавшее у него на груди. В шею врезался шнурок, и Вадим понял: лопарку привлек амулет – тот, на который в свое время обратил внимание Барченко.

– Откуда это у тебя? – спросила Аннеке, трепеща всем телом.

Он ответил честно:

– Запамятовал. Со мной на фронте контузия случилась, есть моменты, которые забылись напрочь. А что, тебе эта вещица знакома?

– Да. – Она запустила руку под свою душегрейку и показала точно такой же амулет. – Это знак нашего рода. Его носить только тот, кто родиться у нас в стойбище.

Когда первое оцепенение после взрыва, растерзавшего Хойко, прошло, Прохор Подберезкин подошел к колючей проволоке и поднял перелетевший через нее оплавленный осколок.

– Полевой фугас. Самовзрывной. Фунтов пять пироксилина, нажимной взрыватель. Немецкая система, я такие в войну видел.

Произнес это тоном университетского лектора и ни разу не выматерился.

Подошел Макар Чубатюк, протянул руку к проволоке, намереваясь пригнуть ее книзу и перелезть туда, где еще курилась неостывшая воронка.

– Не трожь! – одернул его Прохор. – Хочешь, чтоб тебя тоже в котлету перемололо? И проволоку не замай, она, может статься, под напряжением.

– Какое, в туз барсучий, напряжение? Не лепи горбатого, фуфел!

Макар бесстрашно цапнул заскорузлыми перстами проволоку, и в то же мгновение его отбросило метра на полтора назад. Он взревел не своим голосом и тяжело сел, погрузившись в снеговую дюну.

– С вами все ладно, Макар Пантелеевич? – взволновался Барченко.

– …твою дивизию! – Чубатюк был так огорошен, что изменил себе и выругался нецензурно.

– Что, чурбан, выкусил? – едко гоготнул Прохор. – Сказал же русским языком: не лезь, твою в… Свезло еще, что туша у тебя слоновья, не то и дух могло вышибить.

– А ты чего раскомандовался, каракатица млекопитающая? – завелся Макар, как всегда, с пол-оборота. – На кого сандаль раззявил, мышь низколетучая?

Он выкарабкался из сугроба и вытянул лапищу, чтобы сгрести Подберезкина, но тот отточенным движением выхватил револьвер.

– Отлезь, твою на… А то ненароком и чугунок могу продырявить.

– Чего? – Макара вооруженный отпор нисколько не смутил. – Иди, шторы жри, вымя шакалье, бушприт тебе в гузку! Я не помпа, чтоб меня качать, ерш твою латунь!

– Заткни поддувало, – посоветовал Прохор и левой рукой поднес к налитым злостью глазам Чубатюка раскрытое удостоверение. – Читать умеешь… твою на…?

Макар вылупился на слегка размытые буквы, выведенные фиолетовыми чернилами.

– «Агент специального назначения Бугрин Пэ И, – прочел он чуть ли не по слогам, – прикомандирован к экспедиции Барченко А Вэ по личному поручению начальника Особого отдела ГПУ товарища Ягоды Гэ Гэ…» Чтоб мне комодом убиться! Так ты, получается, не борщи варить к нам приставлен?

– Позвольте! – Александр Васильевич с нехарактерной для него прытью затрусил к мнимому Подберезкину, подоткнул пальцем дужку очков, вчитался. – «Для осуществления неослабной революционной бдительности и оперативного надзора…» Что это, простите, за галиматья?

– Не галиматья, а официальный документ, – солидно произнес Прохор с ударением на второй слог в слове «документ». – Теперь все карты на столе, будем играть в открытую, … на…

Подошла Адель, но не так чтобы слишком близко. Смерть Хойко и преображение Прохора подействовали на нее гнетуще, она смотрела загнанным зверьком и не убирала руки с «манлихера».