– А затем, что никому про аэроплан знать не положено. Только штаб знает и мы трое. Куда бы этот ящик потом ни попал, лишние свидетели не нужны. Эх ты, бестолочь, азам не обучен… В прошлый год дураков не сеяли, а каков урожай! И за что тебя в нашей конторе держат?
– Меня не учили безвинных убивать! Я не гайдамак!
– «Безвинных»… Салонный штиль для шлюшек оставь, а здесь не до сантиментов. Либо ты, либо тебя. Нацелился – стреляй!
Вадим выстрелил. Не в Крутова – в сосульку, которая свисала с лиственницы. Сосулька разлетелась вдребезги, как хрустальное бра.
– Всего-то? Клоун!
Крутов покатился со смеху, лягаясь ногами, как жеребец. Это было уже сверх всякой меры. Вадим опустил дуло «браунинга» ниже и еще шесть раз кряду нажал на крючок. Кожаная куртка на груди Крутова лопалась, как будто из нее вырывались гейзеры, а сам он дергался уже не от смеха, выгнулся дугой, опал, растянулся, шкрябая унтами по снегу.
Опустошив обойму, Вадим бросил «браунинг» и помчался по Кольскому тракту – наудачу, ничего не видя и ни о чем не думая.
– Не хочу так! Не хочу-у!
И вот он уже не в четырнадцатом году, а в двадцать третьем и не на продуваемой дороге, а в прогретой веже Чальма. Декорации сменились, но это не помогло. Охваченный жутью и осознанием собственного бессилия, он, как был, без шинели, вырвался из вежи, оттолкнув нойда и выбив у него из рук бубен. Состояние было – хоть топись. Может, так бы и сделал, если б не подскочила Аннеке и не вцепилась мертвой хваткой.
– Куда! Зачем бежать?..
Он остановился, его лихорадило. Но порыв уже угас, ноги вросли в землю. Притиснул к себе Аннеке, заглянул ей под ресницы.
– Твой брат! Его убили мы…
– Ты?
– Нет! Но это был тот, с кем я прилетел сюда на крылатой машине…
Аннеке сжала губы в тоненькую линейку, в ее руке откуда ни возьмись появился острый нож.
– Где он? Я его заколоть!
– Поздно. Я его застрелил. Еще тогда, девять лет назад… Но твоего брата я не спас, не успел…
Аннеке опустила руку, доверчиво и благодарно взглянула на Вадима.
– Ты наказать злодея. Ты сделать все, что можно. Я тебе верить…
Вадим снял с себя костяную ладанку.
– Это вещь Явтысыя. Теперь я вспомнил, как она ко мне попала. Возьми. Она принадлежит тебе, твоему р-роду…
Аннеке положила амулет на ладонь левой руки, правой погладила ее, как живое существо. Вадим смотрел на девушку, а в груди ворочался большой шершавый шар, мешал дышать, перекрывал горло, больно тыкался в сердце.
Из леса, окружавшего стойбище, долетел рев, уже однажды слышанный Вадимом на озере. Аннеке содрогнулась, прижала ладанку к груди.
– Ты слышать?
– Да. Медведь. Аскольд называл его Талой.
– Не просто медведь. Оборотень, берендей…
– Это тебе твой дед сказал?
– Все говорить. – Она с опасением покосилась на ельник, который уже заволакивала вечерняя полутьма. – А еще говорить, что это Черный Человек. Он уметь превращаться в медведя, ходить вокруг Сейда.
– Что еще говорят?
Народные выдумки и пересуды прорастают не из пустоты, поэтому в них нет-нет да и проглядывает рациональное зерно.
– Черный Человек – это злая колдунья Аццы. Ее давно-давно убить Глеб стрелой с серебряным наконечником, но она прийти из Нижнего Мира и снова вредить саами. Она уметь превращаться в кого угодно: в мужчину, в зверя, в чудище… Ее не брать ни пули, ни ножи.
– Ну уж это-то нетрудно проверить!
– Весной один наш пастух ловить оленя, который убежать с пастбища. Пастух бегать за ним по всей тундре и встретить Черного Человека. У пастуха быть с собой ружье, он стрелять три раза, но Черный Человек остаться живой.
– Может, промазал?
– Он быть очень хороший стрелок. Черный Человек стрелять в ответ, попасть ему вот сюда, – Аннеке показала на свой правый бок, чуть выше печени. – Пастух доползти до стойбища, рассказать все и умереть.
Вадим пожалел необразованную девочку, одурманенную суевериями, помноженными на происки какого-то мерзавца, терроризирующего окрестности Сейд-озера. Попытался сыронизировать:
– Хорошо же в Нижнем Мире р-развита техника, р-раз Черный Человек притащил оттуда огнестрельное оружие, динамит и электрогенератор!
– Не надо смеяться. Черный Человек жить здесь, пока не убить всех нас. Если захотеть, он и вас убить: тебя и всех руши…
Вадим не устоял перед искусом – заключил ее, совсем скуксившуюся, в объятия, принялся осыпать поцелуями. Вблизи паслись олени, выгребали из-под снега мох. Людские интимности их не впечатляли. Зато впечатлили кое-кого еще.
– Потешно! – разрушил пастораль язвительный голос. – Так вот как ты, оказывается, контакты с коренным населением налаживаешь!
Олени паслись справа, а Адель стояла слева, опершись на лыжные палки, и, в отличие от увенчанных ветвистыми рогами животных, не выглядела беззаботной.
Пристыженный Вадим по-быстрому отпустил Аннеке, та отошла к оленям, смахнула снег с их лоснящихся холок.
– А я-то думаю, где он пропадает целыми днями, с утра до вечера! Межнациональные мосты наводит, нечестивцев в православную веру обращает… – зубоскалила Адель, наслаждаясь производимым эффектом.
– Не говори о них дурно, они такие же, как мы. Только не в столицах живут…