Зов Полярной звезды

Распружинил локти, оглянулся. Адель стояла в метре позади, револьвер сидел у нее в правом кулачке, но смотрела она не на Вадима, а куда-то поверх. И такая омертвелость была в глазах-васильках, будто перед ней геенна свои врата отверзла.

Вадим проследил по направлению ее взгляда и тоже обмер. Освещенный всполохами, на него шел гигантской величины медведище с раскинутыми лапами. Тала, проклятье саамского рода… Шерсть на его чуть приплюснутой башке дыбилась космами, похожими на рога. Они врезывались в исчерченное вихрастыми завитушками небо, играли огоньками, как оголенные электрические контакты.

– Стреляй! Что же ты? – воззвал Вадим к той, которая только что могла – и желала! – сделаться его убийцей.

Адель вхолостую заклацала «наганом», обронила его, попятилась. Вадим вскочил, присоединился к ней, но они не нашли в себе сил убежать.

Исчадие ада неумолимо приближалось. Шарк, шарк, шарк… Оно слегка подволакивало левую заднюю лапу, та чем-то скребла об лед. Вадим присмотрелся: лапу полукруглыми щипцами обхватывали дуги стального капкана, а за ним волочился обрывок цепи.

Морда, рога, поднятые кверху передние лапы, а на задней – железное копыто. Верейская описала все в точности.

Как там баяли в старорусских сказах? – «Вот и смертушка моя пришла…» Напророченная, эффектно обставленная, но от того не утратившая своей жуткости.

– Спаси меня! – заполошно вскрикнула Адель.

Нашла заступника… Нет, если б Вадим мог, он спас бы и себя, и ее, не стал бы скармливать предательницу безжалостному чудовищу. Но о каком спасении речь, когда на тебя движется живая гора с когтями-крючьями и клычищами, способными превратить тебя в начинку для кулебяки?

Теперь и бежать поздно – медведь настигнет в два прыжка. Вадим схватил брошенный Аделью револьвер. Да, разряжен, им только фундук колоть.

– Еще патроны есть?

– Нет… – Адель вывернула карманы. – Кончились…

Боковым зрением Вадим поймал что-то, блеснувшее на Могильном острове. И в сей же миг, прорывая вой пурги, разнеслось над Сейд-озером знакомое:

– Ум-м-м!

Голос нойда взмыл над низиной, завибрировал между сопками, и с ним начали происходить малообъяснимые метаморфозы: сперва он сделался тонюсеньким, как детский дискант, а потом стал густеть, густеть, покуда не превратился в поистине шаляпинский бас. Вадим ощутил тошноту, закрыл уши руками, но голос проникал в мозг, будто и не было никакой преграды. И от этого все внутри выворачивалось наизнанку.

Тала остановился, с беспокойством покрутил рогатым кочаном. Чальмово «ум-м-м!» вроде бы не причиняло ему физических страданий, тем не менее явно пришлось не по вкусу, хищник временно отложил поедание трепещущих перед ним людишек и пытался отыскать источник раздражающего вытья.

Еще невероятнее было то, что происходило с Аделью. Она стояла не двигаясь, белая, как мумия. Глаза подернулись хрустальностью и почти не отличались от синеватого панциря, покрывающего озеро. Казалось, еще один возглас нойда – и она заледенеет, превратится в Снежную Королеву из сказки Андерсена.

Медведь, покрутившись и решив, что не стоит ради какого-то горлопана отвлекаться от насущных дел, вновь двинулся вперед. Его отделяла от Адели всего сажень с небольшим. Протянет лапу – и ей конец. Вадим забыл о том, что минутой ранее улепетывал от этой женщины. Схватил ее за руку, потянул к себе.

– Назад!

С таким же успехом он мог тянуть мраморное изваяние. Адель затвердела, как камень, и даже не шелохнулась. Вадим обеими руками силился своротить ее в сторону, но это было все равно что корчевать вросший в землю дубовый пень.

Тала сделал еще шажок и всей громадой вздыбился над девушкой, о которой Макар Чубатюк сказал иронично: «Три щепочки сложены и сопельки вложены». Один удар – и она растечется по льду.

Адель внезапно ожила, подняла руки, словно бы пародируя надвигавшегося на нее монстра. Рывок – и ее пальчики впились в его вохлатую, толстую, как бревно, шею.

– Ум-м-м! – заходился Чальм, совершая, как в йодле, скоростные переходы от высоких частот к низким и обратно.

Вадим, вытаращившись, наблюдал за поединком, равного которому не сумела бы породить фантазия ни одного психопата. Тала когтями цепанул Адель и наполовину содрал с нее скальп. Кожа вместе с соломенной шевелюрой обвисла бесформенными ремешками и моментально окрасилась кровью. Адель, похоже, не почувствовала боли, она продолжала сжимать медвежью выю с такой силой, что Вадим явственно слышал, как трещат сочленения.

Тала задыхался. Задние лапы уже не держали его, он бухнулся на бок, увлекая за собой Адель. Но она устояла, лишь наклонилась над ним, как врач, совершающий болезненную, но жизненно необходимую операцию. Тала с последним предсмертным усилием продырявил ей щеку и располосовал угол рта, но большего сделать не смог. Под затухающий вопль шамана Адель довершила расправу и разъединила пальцы только тогда, когда дыхание зверя прекратилось.