Его вера, поначалу тлеющий уголек, крепла постепенно, но уверенно. Она помогла преодолеть полный отчаяния отрезок его земного пути. Принять невыносимое, несправедливое, принять произвол судьбы ему было слишком больно. Но когда он думал, что его ласковая мать и Нура умерли потому, что так решил Бог, то мог с этим смириться. С трудом, но все-таки мог. Это означало, что хаос не правит вечностью. Что во всем есть смысл, пусть и недоступный глупому человеку. И что однажды Джинн вновь встретится с ними, его приведет к ним любовь Бога.
Он был отнюдь не из тех радикалов, которых сам считал недостойными экстремистами. Он верил, но со страстью человека, озаренного внутренним светом, без познаний в теории. Бог был везде, и этого было достаточно.
В то же время «Хезболла» поняла, что один из ее атомов изменился. Она сделала его воином, мастером, который с одинаковой сноровкой владел любым оружием, изобретателем, который творил даже в полутемном подвале, создавал сложные химические смеси, мастерил бомбы, как художник пишет картины. Джинн должен был погибнуть под пулями в уличных боях, но уцелел милостью Господа. Одно время его прочили в пантеон мучеников, взрывающих себя в толпе врагов, но его ум и способность быстро адаптироваться к разным условиям натолкнули руководство на другую мысль.
И его стали учить английскому, чтобы испытать.
Он так и не узнал, что его судьбу решили всего несколько недель. Если бы Джинн не проявил редкие способности к языку Шекспира, то попал бы в программу психической обработки, готовящую «волонтеров-самоубийц».
Но Джинн быстро освоился.