Зов валькирий

Каждый в сопровождении своих телохранителей, они сошлись под старым дубом, посвященным Перуну. Мистислав был рослый, приятный собой русоволосый мужчина лет двадцати трех – прямой нос, ясные серые глаза. Одет он был так, как одеваются знатные франки: цветная рубаха до колен, шелковые чулки. Вся повадка его выражала уверенный, сдержанный нрав, но сейчас он не мог скрыть досады перед противником, который нарушил ход празднества, оскорбил богов, пленил сестру и священного белого коня в придачу, а сам даже на несколько лет моложе его! Однако хороший кафтан с шелковой отделкой, серебряное обручье, а главное, очень дорогой меч-корляг на плечевой перевязи говорили, что похититель – человек не простой.

– Кто ты такой, чтобы требовать в жены княжескую дочь? – с негодованием допрашивал Мистислав. – Не помню, чтобы когда-нибудь слышал твое имя! Если ты из тех морских разбойников, что именуют себя конунгами, а сами не имеют даже такого клочка земли, чтобы свою задницу уместить, то к чему тебе знатная жена?

– В этом ты ошибаешься, – без обиды, обстоятельно пояснил похититель.

По виду он походил скорее на свея – даны таких кафтанов не носят, – чем на славянина, но на славянском языке говорил как на родном, хоть и ясно было, что учился он ему весьма далеко от этих краев. Для ободритов все говорящие на северном языке считались данами, а данов они, к своей печали, знали очень хорошо. Веками те и другие, живя по соседству, совершали взаимные набеги, и порой их вожди даже обменивались невестами в попытках наладить мир.

– Род мой не владеет никаким княжьим столом, но среди моих предков были конунги данов. Слыхал ты о Харальде Боевом Зубе?

Уж конечно, мало в этой части света нашлось бы людей, кто не слышал об этом человеке – том, кто обладал всеми Северными Странами и многими другими, прожил сто пятьдесят лет и в конце концов пал в битве, устроенной им самим именно ради того, чтобы погибнуть со славой.

– У него был сын по имени Халльмунд, известный как Халльмунд Старый, – продолжал Свенельд. Он вовсе не считал эти вопросы лишними: семья невесты имела право знать, что родство, которое ей навязывают силой, не уронит княжеской чести. – У Халльмунда было пятеро сыновей: Анлейв, Харальд, Регинфред, Хемминг и Хродрик, а еще дочь по имени Альвейг. Мужем Альвейг был человек по имени Хавтор Скала. У них родилось трое сыновей: Регинфред, Хродрик и Халлькель. Регинфред был дедом моего отца, Халльмунда. Мой отец женился в Ладоге, это на Восточном пути, на другом берегу Восточного моря[1]. Моя мать происходит из Витонежичей, это старший тамошний род, в большой славе. Мы живем в Хольмгарде, главном городе Гардов[2], откуда начинается путь в сарацинские страны через земли славян и всяких прочих. Мой отец – хёвдинг у Олава конунга, и весь наш род у него в чести.

– Тогда почему ты здесь, разбойничаешь, как лютый волк, вместо того чтобы сидеть у себя дома? Не боишься оскорбить богов, нападая на священные рощи в святодни, когда чествуют Живу и Перуна! – Мистислав показал на крону дуба у себя над головой.

– Как – почему? – этому вопросу Свенельд удивился. – Я что, похож на женщину, чтобы всю жизнь просидеть дома? Всякий мужчина должен повидать мир, чтобы заслужить уважение. Я бывал в Киеве и один раз даже в Саркеле, но там из наших многие бывали. А вот на северные моря никто не ходил, свеи и готландцы больше сами к нам ездят. Этот поход меня прославит. Отец и Олав дали мне дружину, чтобы Сигтрюгг и наши датские родичи видели, какая удача досталась потомкам Халльмунда Старого в Гардах. Вы сами убедились, что у меня она есть. Вашей чести не уронит, если мы породнимся.

– Возьми за нее трех рабынь! – в отчаянии предложил Мистислав. – Я дам самых красивых и ловких!

– Не считай меня рохлей, которому не с кем спать. Меня не проведешь. Я знаю, чем ценна моя добыча, и не променяю на всякую дрянь, какой все торги заполнены. Я сам верну вам пять простых девок из тех, что сейчас у меня, и коня в придачу. А твой отец признает меня зятем. Иначе… сами понимаете, отказ от этого брака ни воли, ни чести твоей сестре не вернет, а она хорошая девушка, и было бы обидно смолоду обречь ее на участь рабыни стоимостью в три марки серебра!