Зови меня ястребом

— Отследят звонок и накроют здесь за пару часов. Советую вообще выключить ваш аппарат и забыть о нем до лучших времен.

— Не понял. Ты же названиваешь!

— Обижаете, — качнул головой Вадим, отставил в сторону графин и положил на стол два мобильника: — Серебристый предназначен для работы и повседневного пользования. Я же выходил на связь вот по этому, — тронул он крохотный черный аппарат. Он предназначен для экстренных случаев. Оформлен на очень-очень дальнюю знакомую, до сего дня звонить по нему пришлось однажды — помните, когда шифровались от вашего бывшего компаньона?

— Еще бы!..

— Так вот, номера этого аппарата не знает ни одна сволочь. Можете звонить куда угодно.

Опрокинув в рот рюмку водки, пожилой мужчина крякнул, сгреб черный сотовый телефон и удовлетворенно кивнул. Набирая номер самарского партнера по бизнесу, встреча с которым отодвинулась на несколько часов, он в который раз отметил мудрость и осторожную надежность полковника…

* * *

Чем дольше они пребывали в «Седьмой мельнице», тем больше им здесь нравилось. Странно, но это действительно было так. Холодная мягкая водочка под вполне приличную закуску, живая музыка в виртуозном исполнении невесть откуда взявшихся профессионалов, уютный полумрак и полуобнаженная девица в разноцветных лучах боковых рамп — все это расслабляло, убаюкивало, усыпляло бдительность. И только поведение местной публики раздражало, а отчасти начинало беспокоить: в мужичках закипала кровь при виде привлекательного женского тела, на котором оставалось все меньше и меньше одежды.

Однако встревоженным и хмурым выглядел один Сергеев. Суходольский подустал, взгляд не выражал былой уверенности, но виду он не показывал — держался. Опустошив первый графинчик, заказал второй; аппетитно закусывал и старался расшевелить подчиненного:

— Чего набычился, Вадим?!

— Баррель падает, — отшучивался тот.

— Так и фьючерсы дешевеют — нам-то что с того?

— Фьючерсы — нахлобучка, торговля маржой. А баррель — целая бочка нефти. Сто пятьдесят девять литров!

— «Ты такой умный, Коля…»

Оба рассмеялись набившей оскомину фразе из дурацкой рекламы. При этом Сергеев отчетливо понимал: шутки шутками, а выполнение обязанностей никто не отменял. Оттого и косил по сторонам, не выпуская из поля зрения входную дверь со служебным закутком.

— Э-эх… Жить надо так, чтоб депрессия была у других, — тянулся Марк Антонович к графинчику. — Еще выпьешь?

— Пожалуй, хватит.

— И то верно — тебе следует держать форму. Тогда полюбуйся на эту красотку. А я выпью…

Танцовщица была настолько молода, что фигурка еще сохраняла детскую угловатость, а личико — наивную непосредственность. Открутившись вокруг шеста, она хватала сброшенную одежку и стремительно убегала со сцены. Чуть позже отправлялись перевести дух и музыканты. А через четверть часа все повторялось: квинтет появлялся из-за кулис первым, артисты рассаживались по местам, разбирали инструменты и… подвальное помещение с неплохой акустикой наполнялось волшебными звуками.

Квинтет состоял из двух молодых женщин, одетых в длинные закрытые платья, и трех мужчин, из которых особенно выделялся один. Во-первых, одежда этого колоритного типажа совершенно не вязалась с концертными нарядами коллег-музыкантов: темная футболка с каким-то бело-красным росчерком на груди, потертые черные джинсы и не чищенные узконосые туфли. Во вторых, атлетическое сложение выдавало не только музыкальные наклонности. А жутко длинные, немытые и нечесаные космы подчеркивали нежелание хоть в чем-то походить на других. И, наконец, в-третьих, лицо гитариста порой казалось знакомым…

На классическую музыку местный бомонд не реагировал вообще. При этом Марк Антонович искренне возмущался:

— Вот она нынешняя власть! С высшим образованием, но без среднего и с подозрительным начальным…

Лишь экспрессивные «Чардаш» Монти или «Гроза» Вивальди самую малость отвлекали публику от ублажения желудков. Зато первые же аккорды «Цыганочки» или «Семь-сорок» вызывали заметное оживление, а уж возвращение к своим обязанностям стриптизерши и вовсе производило эффект столкнувшегося с кактусом цеппелина. Так и продолжалось несколько часов кряду…

А далеко за полночь случился неприятный казус.

— Смотрите-ка, она намеривается снять последнюю тряпку, — вилка Сергеева застыла на полпути.

Быстро взглянув на обнажавшуюся девицу, Суходольский влил в себя водку и отмахнулся:

— А-а! Мне все равно не рассмотреть деталей с такого расстояния…

И едва рюмка брякнула донышком по столешнице, как музыка резко смолкла, и послышался грохот. Приезжие гости, не сговариваясь, повернули головы на шум…

Видимо, кто-то из подпивших пугачевских боссов не совладал с вожделением и полез на сцену. Взвизгнув, девчонка шарахнулась в сторону, налетела на альтиста. А стоявший ближе всех гитарист, не долго думая, отвесил наглецу затрещину, от которой тот красиво спланировал с невысокого помоста.

И тут началось.

Заскрежетали ножками по полу резко отодвигаемые стулья, под потолком заметался возмущенный мат, к сцене одновременно рвануло несколько дружков поверженного типа.