Зови меня Шинигами

Но если уж задан вопрос, значит, ожидается ответ. Значит, дана отсрочка, а, возможно, и шанс, что всё ещё закончится хорошо. Главное, удачно им воспользоваться.

– Не убивай меня.

Глаза блеснули. Тоже не совсем человеческие. Белков не видно, янтарно-жёлтая радужка с вытянутым как у кошки зрачком. Только взгляд не безумный, звериный, а очень даже осмысленный. Безжалостно холодный, вопреки тёплому цвету глаз.

– Думаешь, я соглашусь сам сдохнуть, лишь бы тебя оставить живым?

– Да… нет…

Господи! Да что ж тут можно говорить? Только если тупо повторять:

– Не убивай.

Пасть распахнулась ещё шире. Её оскал напоминал улыбку, широкую, презрительно-саркастическую. И жестокой насмешкой прозвучало:

– Мне всё равно. Могу и живьём жрать.

Фёдор опять дёрнулся, заелозил по траве.

– Жрать? Нет! Я же человек!

Руки-лапы нажали на грудь, вмяли в землю, когти опять вонзились в кожу, а пасть приблизилась, почти ткнулась в лицо, обдавая отвратительной вонью.

– Вот и хорошо. Человеческая плоть самая подходящая. Быстро восстанавливает силы.

Прорычал и застыл, буравя жадным, голодным взглядом. И Фёдор застыл, словно уже умер, даже почувствовал, как немеют вцепившиеся в траву пальцы и тело отказывается повиноваться, мысли замедляются, и только сердце бешено колотится. Даже в ушах отдаётся его отчаянный протестующий стук.

– Но я и правда не стану тебя убивать, – раздалось неожиданно.

Существо приподнялось, отодвинулось, присев на задние лапы, но и Фёдора рвануло за собой, сжав в кулаке ткань рубашки. И пришлось подчиниться, тоже сесть, и опять оказаться рядом с ужасной мордой.

Лицом никак не назовёшь. Потому что покрыто короткой шерстью, нос приплюснут, глаза широко расставлены, губ, таких как у человека, нет. И пасть. Пасть, не рот.

Зубы торчат частоколом. Лоб покатый, уши наверху головы, звериные, треугольные, с короткими кисточками. А шерсть, начиная с затылка, становится длиннее и гуще, топорщится на загривке. Но на лапах она редкая, а ладони совсем лысые. Жилистые пальцы заканчиваются длинными изогнутыми когтями. Кожа тёмная, шершавая, грубая.

Наверняка тварь одинаково шустро передвигается как на двух лапах, так и на четырёх. Из человеческого в ней разве что пропорции тела, да и те искажённые, и разум. Тоже искажённый.

Вырваться, вскочить, убежать. Только тело по-прежнему не слушается. Будто растеклось бесформенной массой, наполовину впиталось в землю. Все силы ушли на метание испуганных мыслей: «Как бы выбраться? Как спастись? Не убьёт. Это хорошо. Не убьёт. Но что сделает тогда?»

Тварь будто услышала безмолвный вопрос.

– Не хочешь умирать сам – приведи мне кого-нибудь другого.

– Другого?

– Да.

Фёдор задумался.

Привести другого? Другого? Кого?

– А потом ещё одного.

– Нет!

Сколько раз он ещё повторит это отрицание?

– Нет? – подхватила тварь, лязгнула зубами. – Как скажешь.

– Подожди!

Можно же что угодно пообещать. Убедить, заверить: «Да, сделаю. Да, конечно». Лишь бы выбраться. А клятва, данная подобному существу и при подобных обстоятельствах, к исполнению не обязательна.

– Не люблю долго ждать, – предупредила тварь. Даже в слова, лишённые «р», прорывалось хищное рычание.

– Я согласен. Я приведу, – скороговоркой пробормотал Фёдор. – Когда скажешь, приведу.

И только хотел вздохнуть облегчённо, но ответ прибил назад к земле, прихлопнул, размазал.

– Сейчас!

– Сейчас?

А Фёдор-то размечтался: обхитрил, обвёл вокруг пальца, вывернулся. Главное, унести ноги отсюда, выбраться живым и почти невредимым. Ну а потом – просто же! – сделать вид, что ничего не случилось, никого не встречал, ни с кем не разговаривал. И уж точно ничего не обещал. Главное, вести себя разумно и близко не подходить к опасному лесочку. Дом – работа, работа – дом. Только в светлое время суток. И никаких прогулок. А тварь пусть сама управляется.

Ночью, конечно, здесь редко кто ходит, но днём народ появляется. Мальчишки испокон веков прибегают поиграть на развалины. Желающие искупаться идут на речку. Обычно они предпочитают другую дорогу, но иногда и сюда забредают. Чем не добыча?

Никак Фёдор не ожидал подобного поворота: «Сейчас». Так и остался трепещущей пойманной рыбкой висеть на крючке удачливого рыбака.

– Кого же я сейчас найду. – Старался, чтобы звучало как можно убедительней. – Поздно уже. Все давно дома.

– Так уж и все? – ухмыльнулась тварь. – Ты-то здесь. Или всё-таки решился сам…

Неожиданно жёлтые звериные глаза затуманились, потом и вовсе закрылись, спрятались за веками. Ухмылка исчезла, нижняя челюсть безвольно отвисла, а голова наклонилась, и громкий судорожный вздох вырвался из пасти.

Только теперь Фёдор заметил, что дышит тварь тяжело и хрипло, словно через силу. Или, скорее, через боль. Потому что на груди и боках зияют рваные раны, покрытые запёкшейся кровавой корочкой, и шерсть местами слиплась. Тоже от крови. И на лапах темнеют глубокие борозды – следы чужих острых когтей и зубов.

Тварь искалечена и измождена. Потому и упоминала она про восстановление сил. И сейчас находится на грани сознания.

Может, совсем отключится? Так не стоит упускать момент.