Ещё одна – какая уже по счёту? – гостиница, но что-то с ней не так. Вроде бы и уютней, и заброшенней одновременно. И ключ сразу был у Ши. Он вытащил его из кармана собственной сумки, открыл дверь, но произнёс не слишком приветливо:
– Проходи.
Видимо, не очень-то хотел впускать сюда Киру.
Почему? Ничего же особенного. Тот же незамысловатый набор, как во всех недорогих гостиничных номерах. Ну, кровать пошире. И нет казённого, наведённого профессиональной рукой порядка, который немного страшно разрушать. Не твоё же.
– Это что? – поинтересовалась Кира, обведя взглядом комнату.
– Я здесь живу… когда дел нет.
Кира немного смутилась, немного разволновалась.
Типа, дом. И типа, она в гостях. И, скорее всего, кроме Киры никого здесь никогда ещё не было.
Она и не представляла, что у Ши имеется постоянное жильё. И в отличие от прочих, уже пройденных мест, чужих, безучастных, отстранённых, здесь можно наткнуться на что-то настоящее, сокровенное.
Как же? Его по-прежнему нет. Ни настоящего, ни сокровенного. Никаких особенных личных мелочей. То же временное пристанище, хоть и немного выделяемое среди остальных. Долгосрочная камера хранения вещей, которые не станешь всё время таскать с собой.
– Почему именно здесь?
– Удобней.
Удобней, быстрее, проще. Типичные для Ши объяснения.
– Чем удобней?
– Никто лишнего не спрашивает.
Ясно. Кира тоже молчит в тряпочку, ни на что не претендует. Кира вообще уходит. Потому что последний раз она ела рано утром, а организм возмущён и не находит веских причин для затяжного голодания.
Только далеко уйти не удалось. По дороге попался ненормальный мужик, потребовавший пойти с ним. Хотя на вид вполне приличный, даже симпатичный, ни на психа, ни на маньяка не похож. Но…
Спасибо! Кира уже находилась. Даже есть расхотелось.
Решила вернуться обратно и наткнулась на Ши. Он сунул ключ в руку и тоже предложил вернуться. А потом, уже в комнате, спросил:
– Кого опять на улице подцепила? Что он хотел?
– Откуда я знаю, что хотел, – в первую очередь возмутилась Кира. – Попросил пойти с ним. Но потом извинился и сказал, что обознался.
– И всё?
– И всё. – Кира насупилась. – Я разве виновата, что всем от меня вечно что-то надо? – Но внезапно осознала: – А ты… ты его знаешь?
– Я сейчас на него работаю, – честно выложил Ши, и Кира озадачилась.
– Тогда… от меня-то ему что понадобилось?
– Не спросил, – снова честно выложил Ши и слегка пренебрежительно. Но Кира уже внимания на все эти эмоциональные тонкости не обращала.
Потому что голод вернулся, потому что еда стояла совсем рядом. Кира всё-таки заскочила в магазинчик, который располагался, как оказалось, в соседнем здании, и набрала много чего. И теперь можно спокойно насладиться трапезой. Тем более Ши посоветовал:
– Ты бы пока не выходила никуда. Сиди тут. Для тебя же лучше.
И на этот раз Кира не стала возражать. Ей и здесь хорошо. Всё, что надо для счастья, рядом: еда, вода во всех проявлениях – питьевая и водопроводная, крыша над головой, кровать.
Вечер надвигается. Самое время для ночных существ. Следовательно, Ши сейчас непременно смоется, и настанут полные тишина, мир и покой. Прям идиллия. Прям самый настоящий дом.
И Кира едва не ляпнула Ши вдогонку: «Ты во сколько вернёшься?»
Так по-семейному. Но между ними прозвучавшему бы крайне странно и неестественно.
Хорошо, что Кира вовремя засунула в рот печенюшку. Потом ещё печенюшку, съела йогурт и яблоко. Короче, умяла почти всё, что купила. Сначала торопилась, потом смаковала, но…
Наелась. А чем ещё заняться?
Нет ни компьютера, ни телевизора. Даже хотя бы одной книжки нет. Есть только собственный мобильный телефон, но Кира без особой надобности старалась его не включать. Боялась, что сразу грянет звонок, и если проявить слабость, ткнуть в значок соединения, раздастся голос, только от звуков которого очень захочется всё бросить и вернуться. А нельзя, нельзя возвращаться. И слушать нельзя. Чтобы не подвергать себя непреодолимому искушению.
Поэтому Кира, как обычно, торопливо набила эсэмэску с дежурными фразами: «У меня всё в порядке. Не волнуйтесь. Завтра напишу» – и снова отключила мобильник, спрятала поглубже в рюкзак.
И что теперь? Смотреть в окно? На застиранный шёлк неба? Который сначала делает вид, что по-прежнему молод и радостен – румянится, кутается в легкомысленные розовый, оранжевый и сиреневый. Но постепенно становится траурно-тёмным, и даже сияющий бисер звёзд воспринимается проблеском несбывшейся надежды.
Или считать завитки на лепнине? Даже уборкой не заняться, как Белоснежке в ожидании хозяев, потому что нечего здесь убирать. И без того до стерильности вычищено. Не от пыли и мусора, а от нормальной человеческой жизни.
Может, всё-таки выйти на улицу, прогуляться хотя бы вокруг квартала? Ну совершенно не сидится на месте, когда нечего делать. И спать ещё не хочется. Совсем.