— Я просто хотел быть рядом с тобой, — эта тут же осознанная правда ударила меня. — Я могу уйти, если ты хочешь.
Он стоял ровно, с опущенными руками, все еще держал письма. Просто стоял и смотрел на меня. Качнул головой.
— Ты вообще представляешь, как я счастлив, что мы переспали?
Я пожал плечами в желании избежать новый комплимент. Я не стоил комплиментов, большинства его комплиментов.
— Нет.
— Ладно, сделаем вид, будто не знаешь. Я просто не хочу сожалеть о чем-либо из этого — включая замятую тему этим утром. Я был в ужасе от мысли, что мог тебя травмировать. Я не хочу, чтобы кто-либо из нас поплатился за это, так или иначе.
Мне была очевидна его отсылка, но безопаснее было другое.
— Я никому не расскажу. С этим не будет никаких проблем.
— Я не об этом. Хотя уверен, что однажды точно поплачусь, — и впервые при дневном свете я поймал в нем проблеск другого Оливера. — Для тебя в каком-то смысле все это игры и забавы, каким оно и должно быть. Но для меня это кое-что другое. Я еще не выяснил, что именно, и этот факт пугает меня.
— Ты сожалеешь, что я пришел? — могло ли это быть умышленной глупостью?
— Я бы схватил тебя и поцеловал прямо сейчас, если бы мог.
— Я тоже.
Прежде чем он успел отвернуться и войти на почту, я подался к его уху и прошептал:
— Трахни меня, Элио.
Прошлой ночью он трижды безостановочно простонал собственное имя, когда мы кончили. Я уже чувствовал подступающее возбуждение и, желая вернуть любезность, подразнил его же словами:
— Мы оставим это на потом.
Я рассказал ему, как «Бывай!» будет всегда напоминать о нем. Он рассмеялся и сказал: «Бывай!» — вкладывая для разнообразия именно тот смысл, что я хотел там услышать: не просто «до свиданья» или «отвали от меня», но «займемся любовью этим днем». Я развернулся, вскочил на велосипед и помчался вниз с холма, широко улыбаясь. Если бы умел, я бы пел.
Никогда в своей жизни я не был так счастлив. Ничто не могло пойти неправильно, все происходило со мной, все запертые ранее двери открывались одна за другой, и, когда я поворачивал свой велосипед вправо или влево или пытался скрыться от солнца, его лучи продолжали преследовать меня, как актера на сцене. Я жаждал Оливера, но я бы мог так же легко прожить без него. И оба варианта были хороши.
По пути я решил остановиться в доме Марсии. Она ушла на пляж. Я присоединился к ней, и мы прошли вместе к камням, легли на солнце. Я любил ее запах, любил ее рот. Она сняла лифчик и попросила намазать спину лосьоном от солнца, зная, что мои руки неизбежно окажутся на ее груди. У их семьи был небольшим соломенным домиком для переодевания на пляже. Марсия предложила зайти внутрь. «Никто не придет». Я запер дверь изнутри, усадил ее на стол, снял купальник и прильнул ртом к месту, где она пахла морем. Она легла на спину, устроила ноги у меня на плечах. «Как странно, — подумал я, — как один оттесняет и отсеивает другого, не исключая». Едва ли полчаса назад я просил Оливера меня трахнуть, и сейчас здесь я собирался заняться сексом с Марсией, и все еще никто из них не имел ничего общего с другим. Они были связаны только через Элио, который оказался одним и тем же человеком.
После обеда Оливер сказал, что ему надо съездить обратно в Б. к синьоре Милани и забрать последние правки к работе. Он быстро взглянул в мою сторону, но, не получив моей реакции, поднялся. После двух бокалов вина мне не терпелось вздремнуть. Я захватил два больших персика со стола с собой и по пути поцеловал мать. «Съем их позже». В темной спальне я положил их на мраморную столешницу. А затем полностью разделся. Чистые, холодные, хрустяще накрахмаленные, обласканные солнцем простыни были натянуты на моей постели — благослови тебя боже, Мафалда. Хотел ли я быть один? Да. Парень прошлой ночью; вновь на рассвете. Девушка утром. «А сейчас я лежу на этих простынях счастливый, как крепкий, высокий, заново раскрывший лепестки подсолнух, наполненный осоловелой энергией солнечного дня». Был ли я рад оказаться один, когда на меня наваливался сон? Да. Ну, нет. Да. Но, возможно, нет. Да, да, да. Я был счастлив, и только это имело значение. С другими, без них. Я был счастлив.