Зови меня Закатом

— Идем. Вместе скажем.

***

— Что?! — Лужа приподнялась на руках, лицо ее пошло красными пятнами, блеснули глаза. Пододвинулась к краю печи, будто даже ногами шевельнула, готовая бежать и лично воевать с рыцарями. — Да как они смели! Паскудники мелкие, ну я им… Ну я…

Схватилась за горло, задыхаясь. Закат подскочил, поймал падающую, Ро распахнула дверь, впуская холодный еще, не весенний воздух, полезла в котомку, роняя мешочки дозволенных трав. Подняла на Заката огромные глаза, так что он понял — не поможет. Нечем теперь. Лужа обмякла в его руках, Ро указала на стол, приложила к губам старухи мгновенно запотевший нож, пощупала шею. Выругавшись, велела:

— Вот сюда положи руки, считай и нажимай, сильно и резко. Локти не сгибай! Чтобы на два пальца грудь прогибалась хотя бы.

Закат делал, что показано, пока Ро металась по кухне, пытаясь заварить какие-то травы. Снова проверила дыхание, зарычала, склонилась ко рту старухи, пытаясь вдохнуть в нее воздух.

Он не знал, сколько прошло времени. Руки закоченели и устали, болела спина. Лужа не шевелилась, Ро, ругаясь, пытаясь оживить ее… На плечо легла чужая широкая ладонь.

— Она ушла к свету.

Закат обернулся, готовый ударить любого рыцаря, который окажется за спиной. Но сзади стоял Медведь. Доброяр задержался в дверях, и именно староста отнял плетьми повисшие руки от груди покойницы. Обнял крепко, притянув к себе и Ро. Сказал глухо:

— Ушла. Но прощаться мы с ней будем, уж не обессудьте, как у нас заведено. Погребальным костром.

Рыцарь склонил голову, признавая их право. Вышел.

Закат слышал, как всхлипнула рядом с ним Ро. Медведь тихонько покачивал их, будто двух младенцев разом, приговаривая что-то о том, что Лужа давно знала и предупреждала, что все идет своим чередом, что она всегда говорила, чтобы после ее смерти не плакали, а смеялись, потому что она смешно жила. Начал какую-то байку из собственного детства, о молодой еще Луже, прервался на середине, замолк, сам пытаясь перебороть подступившее к горлу. Выдохнул:

— Чурбан ее десять лет ждал. Вот дождался наконец.

Отстранилась от них Ро, вытерла глаза. Собрала рассыпанные по дому мешочки лекарств. Посмотрела в упор:

— Я снова соберу сказочные травы. И Ежевичку найду, пусть научит, чему еще не научила.

— Вернется Ежевичка, — ответил Медведь, — она ж не дура. Как рыцари уедут в начале сева, так и вернется.

— А Лужа уже нет! — вскинулась Ро. Тут же сникла, посмотрела на лежащее на столе тело. Попросила тихо: — Вы идите. Я лекарка, мне ее и к обряду готовить.

Они вышли. Медведь, изучив Лужину поленницу, цокнул языком, посоветовал взять часть дров у него.

— Идем. Я жене скажу, ты дрова возьмешь. К Листу еще надо зайти…

Закат только кивнул молча. Вечер прошел в странном оцепенении, как бывает, когда после сна в неудобной позе не чувствуешь руку, только сейчас вместо руки онемело что-то в груди. Закат знал — это не продлится долго. Все вернется стократ, ударит еще больней, но пока чувствовать не выходило.

Лист был таким же. На слова о смерти Лужи кивнул только, окаменев лицом, пошел в сарай, выбирать дрова для погребального костра. Горляна же выронила ухват, поджала дрожащие губы. Разрыдалась на груди у мужа, будто все слезы мира проливая, за себя и всех, кто не мог плакать.

Когда солнце зашло, все Залесье вышло в черное, не засеянное еще поле. Тихонько вспоминали умершую, глядя, как складывают дрова ее дети и их семьи. Заката вытолкнули вперед, сказали — ты ей как сын был, мы же знаем. Он помогал неловко, не зная, как сделать правильно. Горляна впихнула меж поленьев свой узорчатый платок, Лист положил резной деревянный браслет. Серьезные Шишка с Щепкой, приемные внучки, высыпали по букетику засушенных летом цветов. Странным порывом, будто услышав чей-то совет, Закат достал из сумки черную фибулу, уронил внутрь сложенных дров там, где должны были положить ноги покойницы. Отошел вместе с другими. Посмотрел, как шестеро мужчин под руководством Ро выносят из дома наряженное в самую красивую рубашку тело, укладывают на плоскую макушку дровяного ложа, расправляют серебристую волну волос. Хлюпнула носом Ро, вскинула голову. Заговорила неожиданно громко и чисто, прижимая к груди замотанный в тряпки горшок:

— Мы все знали Лужу. Она была матерью и бабушкой для всех нас. Она дарила нам свое тепло и мудрость, и мы их сохраним. Она была веселой и справедливой, и такой мы будем ее помнить. Мы провожаем ее, радуясь, какую прекрасную жизнь она прожила. Пусть займется огонь от углей ее очага и укажет ей путь — куда бы она ни направлялась.

Закату вложили в руки факел, он следом за Листом и Горляной зажег его, опустив в горшочек с углями. Подождал, подошел одновременно с остальными к Луже. Вгляделся в неживое, ставшее почти кукольным лицо. Положил факел у ее ног.

Костер полыхал долго и ярко. Остальные уже разошлись, а Закат все сидел на холодной земле, глядя в уголья. Видел, как к затухающему костру подошла Ро, начала печной лопатой растаскивать по полю пепел. Села рядом с ним, утирая лоб черной, всей в саже рукой. Тихо призналась: