Зовите меня Джо

Только идиот или невежественный турист рискнул бы делать обобщения касательно всей планеты, познакомившись с одной-единственной культурой. Но обычно предполагалось, что наиболее развитая цивилизация обладает по крайней мере одним изощренным теологическим учением. Религия же Катандары была на удивление примитивной. Фолкейн даже не был уверен, можно ли назвать эту мешанину религией. У местных жителей не было богов; их бытие представлялось им просто обычным течением событий, нормальным предсказуемым порядком вещей, существовавшим с начала времен, когда доисторические Пламя и Лед, соединившись, породили Вселенную. Но катандарцы верили в каких-то неопределенных демонов, силы, вечно стремящиеся к созданию хаоса. Их modus operandi[40] заключался в том, чтобы вызывать несчастья. Держать эти силы в узде можно было только с помощью магии – от бесчисленных повседневных обрядов и табу до сложных таинств, в которые были посвящены чародеи.

К тому же не все маги оказывались благочестивы. Никогда нельзя было быть уверенным в том, что кто-то из них не окажется развращен настолько, чтобы служить силам разрушения.

Мифология выглядела столь же параноидальной, как и все прочие достижения икрананкской мысли. Фолкейн начал сомневаться в том, что с катандарцами стоит заключать торговый договор.

– Конечно, – сказал он Нагагиру, – мы в Торгово-технической Лиге все могучие волшебники. Мы усердно изучаем законы случая, правящие миром. Я буду рад научить тебя весьма полезному обряду, который мы называем покер. Что же касается отвращения несчастий, мы могли бы продать вам талисманы по невероятно низкой цене – например волшебную траву, которая называется клевер, с четырьмя листиками.

Нагагир, однако, хотел знать подробности. Он подозревал, что магия землян может оказаться менее действенной, чем они думают: силы разрушения иногда притворяются слабыми и тем заманивают простаков, чтобы вернее их погубить. И вообще, вдруг это черная магия – благороднейший, конечно, понимает, что это необходимо выяснить.

Не обладая познаниями Мартина Шустера, чтобы опрокинуть целый религиозный культ с помощью каббалы, Фолкейн был вынужден прибегнуть к проволочкам.

– Я подготовлю обзор, и мы с тобой его обсудим, – предложил он Нагагиру. «Господи, помоги мне, – сказал он себе, – или, вернее, Чи Лан, помоги мне. От Адзеля толку мало: этот буддист только и годится на то, чтобы издавать успокоительные звуки. А вот Чи другое дело – я сам видел, как она гадала на картах на вечеринке. Надо связаться с ней и придумать что-нибудь». Вслух он произнес: – Если ты сделаешь такой же обзор своей системы, это очень нам поможет.

Клюв Нагагира широко раскрылся. Джадхади привстал на своих золоченых стременах и, указывая на Фолкейна скипетром, проскрежетал:

– Ты пытаешься выведать наши секреты?

– Нет, нет! – замахал руками Фолкейн, покрываясь холодным потом. – Мне не нужно никакой секретной информации – я хочу сказать, ничего такого, что не положено знать непосвященным. Я имел в виду те обычаи, которые известны всем, – кроме, конечно, чужестранцев вроде меня.

Нагагир успокоился.

– Это можно сделать, – ответил он, – хотя составление обзора займет определенное время.

– И сколько же времени на это нужно?

Нагагир пожал плечами. От остальных тоже было мало прока. Хотя часы здесь были известны уже несколько столетий, а эршока их усовершенствовали, катандарцы использовали их просто для того, чтобы отмерять периоды работы и отдыха. Жители планеты, где отсутствовала смена дня и ночи и не было времен года, смутно представляли себе отрезки времени более короткие, чем их семидесятидвухдневный год. А в глуши, где приземлился «Через пень-колоду», дела обстояли еще хуже: крестьяне просто работали до тех пор, пока не чувствовали, что пора на отдых. Несомненно, это был очень здоровый образ жизни, но Фолкейну от этого не становилось легче.

– Позволь мне удалиться, благороднейший, – сказал он. Джадхади разрешил, и Фолкейн поспешил покинуть зал, прежде чем выцарапает глаза благороднейшему.

– Пусть мне принесут обед, – приказал он сопровождавшему его слуге. – И принадлежности для письма, и кувшин пива. Большой кувшин.

– Какое пиво желает благороднейший?

– Крепкое, конечно. Брысь! – Фолкейн задернул занавеси в дверном проеме.

Чья-то рука стиснула его горло. Фолкейн икнул и потянулся к оружию, отбиваясь от нападавшего. Ему удалось лягнуть его, но того защитил высокий сапог, а другая рука сжала правую руку Дэвида. Как ни силен был Фолкейн, хватка противника не давала ему вытащить бластер. Не смог он дотянуться и до станнера на левом бедре: второй силач-эршока вцепился в его левую руку. Фолкейн начал задыхаться. Землянин ударил ногой того нападавшего, что был слева, попал по щиту и завопил бы от боли, если бы мог. Теперь эршока крепко держали его. И тут в поле зрения Фолкейна вплыло лицо Стефы Карле. Ее рука прижала к его носу какую-то мокрую тряпку. Душитель ослабил хватку, и Дэвид рефлекторно сделал глубокий вдох. Он ощутил резкий запах, все закружилось у него перед глазами, и он провалился в темноту.

5