Зовите меня Клах (Академики)

Я прошелся взглядом по погонам и петлицам. Ну, звание у меня пусть будет лейтенант. Не, старший лейтенант, а род войск… Где они тут? Ага. Пушечки артиллеристов, танчики (надо же!) танкистов, крылышки летчиков, колесико… Морячки… Морячки, как всегда, выпендрились, избрав эмблемой не символ движения парус или, хотя бы, штурвал, а… якорь! (Впрочем, чего еще ждать от людей, не умеющих правильно ставить ударения в словах и выдающих кальки с иностранного за "особый" язык. "Не скамейка, а банка!" Угу, а в словарик итальянского заглянуть не судьба?) Так кем мне стать?

— Колесо с крыльями бери, — посоветовал Пыхась, — Два в одном, типа.

На прощание торговка вручила нам маленький бонус, как оптовым непокупателям.

Разглядывая свою фотографию в военном билете офицера запаса, я недоумевал: как? И когда? Она же никуда не выходила? Опять магия? И надолго?

— Дня три продержится, — словно прочитав мои мысли, сказала тетя СавА.

— А больше, надеюсь, и не понадобится. Спасибо.

— Да на кой нам три дня?! Мы токо туда и обратно! — возмутился Пыхась, — Давай, уже, Клах, шагай, а то уведут грузово… — Пыхась резко замолчал и опасливо покосился на тетю.

Та ответила безмятежно-приветливой улыбкой.

— Ты уж заходи, племяш, почаще. Не забывай, тетю… Не забудешь? — последний вопрос прозвучал, почему-то, немного угрожающе.

— Да куды я теперь денусь? — печально вздохнул Пыхась.

Мы вышли из поселения и немного поплутали по лесу, пока не выбрались на небольшую полянку.

— Иди за мной след-в-след, — предупредил Пыхась, — Я нас сразу к грузовозу выведу.

Привычное (уже привычное!) мгновение дезориентации и окружающий полянку лес неуловимо (и необратимо) изменился. Откуда-то наполз слабосветящийся туман, заполнив пространство между деревьями. Трава под ногами, кажущаяся такой реальной, словно растворялась под берцами и снова появлялась, стоило сделать следующий шаг.

— Не сопи! — буркнул Пыхась, не оборачиваясь, — Что ты сопишь, как лошадь? Отвлекашь!

— Иди уже, йожик! — ответно буркнул я и постарался сопеть в сторону.

В нашем Мире уже наступила ночь. Почти. Небо на западе еще чего-то там отсвечивало, но в лесу от этого светлее не становилось. Хорошо, хоть Пыхась не обманул, и буквально через десять метров, продравшись через неопознанные кусты (и, возможно, ягоды), мы вывалились на узкую просеку, аккурат к застывшей темной глыбе военного грузовоза с КУНГом.

— Клах, ты тама канистру не потерял?

— Нет, — я устало опустил двадцатилитровую пластиковую емкость на дорогу и перевел дух. В качалку надо. Обязательно!

— Давай, заливай горючку и поехали! — почему-то шепотом скомандовал Пыхась, но меня это не насторожило.

— А в КУНГе что? — поинтересовался я, скручивая крышку с горловины топливного бака.

— Да какая тебе разница, Клах? — прошипел Пыхась, — Лей горючку!

Я со вздохом поднял канистру и напряг зрение, чтобы не промазать струей мимо… Внезапно грохнула, распахнувшаяся дверь КУНГа, кто-то тяжелый выпрыгнул оттуда на дорогу и, ослепив меня ярким фонарем, заорал испуганным фальцетом:

— Стой! Стрелять буду! Руки вверх! Ни с места! Открываю огонь без поражения!

От неожиданности я попытался вздернуть руки, не выпустив канистры, и чуть не окатил себя горючкой, но успел откинуть ее в сторону и сам отпрыгнул. Внутренне сжавшись в ожидании выстрела. Которого не последовало. Возникла странная пауза. Метнувшийся следом за мною луч фонаря по-прежнему светил в лицо, мешая разглядеть угрозу.

— Кхм!.. Воин, ты бы определился, — не выдержал я, — И стрельба открывается БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ и НА ПОРАЖЕНИЕ.

Все-таки детство и юность, проведенные с мамой-филологом дали о себе знать и в такой экстремальной ситуации.

Ответ невидимого защитника военного имущества меня потряс:

— Ой, пан лейтенант, простите! Я думал, враги напали!

Луч фонаря вильнул в сторону. Я опустил руки и принялся усиленно промаргиваться.

— Враги напали! Обзовись, боец! И, эта, не наставляй на живых людей разводной ключ. Бывает, и палка стреляет!

— Ой, простите, пан лейтенант! — разочарованно брякнула брошенная железяка, у которой опять не получилось, а солдатик, к счастью, не выпустив фонарь, вытянулся по стойке смирно, — Рядовой Петр Солнышкин!…

Боец продолжал докладывать куцую историю своей армейской жизни, а я, потупив очи, с грустью наблюдал, как на сухую землю из канистры вытекают последние капли горючки.

— Эх, Петя, Петя! — прервал я воина на самом интересном месте, — И что мы теперь делать будем?

— Мы? — удивился рядовой Солнышкин, по-видимому, не причисляя себя к тем, кто может "что-то сделать".

"Или это он изображает туповатого неумеху?" — подумал я и решил проверить.

— Мы, боец, мы. Эх, знал бы ты, какую секретную операцию своим разводным ключом нам сорвал!

— Нам? — переспросил солдатик, нервно переминаясь.

— Хм, боец, ты что, в туалет, что ли, хочешь? Так скажи члено раздельно. Или ты слишком скромный?

Хо! Как я ловко на армейском жаргоне фразы строю — просто сердце радуется. Ну, а что? Книжки-то читам, курок с кровостоком не путаем!

— Никак нет, пан лейтенант! То есть, так точно. Хочу.