Зовущие к огню

Полковник Фуат Давлетоглы был больше, чем просто исламским экстремистом. Он был экстремистом, прошедшим курсы подготовки НАТО, глубоко интегрированным в системы НАТО, имеющий доступ к базам данных НАТО и имеющий возможность вносить туда ложную и дезориентирующую информацию. Он был угрозой нового типа – исламизированным спецслужбистом с менталитетом большевистского комиссара. Он не только верил в светлое будущее всего мира, которое заключалось во всемирном подчинении Аллаху и совершенстве таухида – он еще и обладал глубокими знаниями в области того, как разрушить нынешний мир, мир безбожия и грязи, который его не устраивал. И он не только знал – он еще и разрушал…

…

– … В американской системе опознания – знаешь, есть такая система НАТО, Эшелон – и твой голос там фальшивый. И ДНК тоже. Как они тебя найдут?

…

– Но тот русский, который приходил к твоему отцу. Русские ищут совсем по-другому. Как думаешь, кто мог вломиться в лагерь?

…

– А может, тот, кто сообщил тебе о взломанном контейнере, и выдал тебя русским?

Аюб… у него было странное, очень странное чувство. Впервые – он встретил этого полковника в Ракке. Все его существо протестовало против того, чтобы работать с этим полковником. Он был… как поводья для необузданного скакуна. Он стеснял его яростные стремления души идти по пути Аллаха, он обрывал его, когда он хотел действовать. Но хотя вся его душа яростно протестовала против того чтобы иметь дело с таким человеком, и даже подчиняться ему – умом Аюб понимал, что как тот скажет – так и надо делать. Потому что, если бы не он, они бы не выбрались живыми из Ракки, не смогли бы вывезти атомные бомбы, подготовленные уже к применению в Дамаске, и не смогли бы поразить Америку в самое сердце. Как этот человек, Фуат-эфенди, скажет, так и надо делать.

– Но что же тогда делать?

– Ничего. Ждать. Если они просто украли твое имущество – они рано или поздно проявятся. Если они ждут тебя – пусть ждут, пусть нервничают. Вон диван.

Аюб плюхнулся на диван в расстроенных чувствах.

– О, Аллах, как это тяжело… – пожаловался он

Тяжело… о Аллах, посмотрите на него, ему тяжело. Он перемещается по одному из красивейших и современнейших городов мира на автомобиле за четыреста тысяч долларов, пьет харам, трахает свою кяфиру – и ему тяжело. О, Аллах…

Ты еще не знаешь, что это – тяжело. Ты не рождался в хижине, под полом которой кишат крысы. У твоей матери было в достатке молока для тебя. Ты учился в нормальной школе, и отец не посылал тебя просить милостыню и подрабатывать, где придется. И у тебя был нормальный отец. Он не приходил домой злой, от того что ему снова нечего принести в семью, и чтобы сорвать эту злость, скрыть свой стыд и свою безнадежность – он не бил тебя и мать чем попало.

Ничего этого у тебя не было. Ты тоже ведешь джихад – но ты ведешь его от сытости…

А миллионы и миллионы мусульманских детей голодают. Они голодают, потому что Запад, сытый и надменный христианский Запад – отнял будущее у них и у их отцов. Но ничего. Скоро они расплатятся за свою надменность. Живые позавидуют мертвым…

– Расскажи мне про вашу хиджру… – попросил полковник.

Аюб поджал плечами.

– Да там мало чего рассказывать было. После того как отец из Чечни выселился, мы в соседней Грузии какое-то время пересиживали, у родственников. Мама тогда беременна мной была, ехать было нельзя. Я потом туда приезжал, место это называется Панкиссия. Там всегда чеченцы жили. Горы… земли мало, жить тяжело. Но когда рабов моджахеды привезли, полегче стало… Потом типа революция случилась, местные, грузины, движения навели туда-сюда, да. Американцы стали приезжать, и весь этот неджес начался… ну, там из Грузии солдат в Афганистан отправили сражаться с правоверными за американские деньги. Отец вовремя вкурил, что нездоровые движения начинаются, не по шариату, и мы сюда переехали. А потом типа все эти движения начались, в Ливии, в Сирии – короче, во имя Аллаха. Батя меня в универ заслал, типа, чтобы я учился. Но я на универ забил и вышел на пути Аллаха…

– Да ты повторил путь шейха Осамы…