Зрелость

Похоже, новые занятия ей нравились; она усердно слушала и, казалось, понимала все, что мы ей объясняли; она старательно раскладывала на столе книги, которые я ей передавала. Однако в тот день, когда я попросила ее письменно вкратце изложить главу Бергсона, она проглотила полкило леденцов, что лишило ее способности работать. То ли реакция родителей на ее провальные экзамены, то ли застарелая гордыня внушили ей такой ужас перед неудачей, что она предпочла скорее вовсе не пытаться, чем подвергнуть себя риску вновь провалить дело. Во всяком случае, она не сумела написать ни строчки своего первого сочинения. Словом, идея Сартра была, наверное, не такой уж замечательной. Чтобы подготовиться к лиценциату вдали от Сорбонны, без товарищей по учебе, понадобилось бы гораздо больше увлеченности или больше воли. Благодаря своему уму Ольга с легкостью оказалась в первых рядах класса по философии, но на деле абстрактные умозрительные построения ее не интересовали. И она была не способна подчиняться указаниям. Я поняла, что ее пораженческие настроения в течение двух лет занятий естественными науками объяснялись далеко не случайными причинами, как мне представлялось. Есть люди, которых трудности подстегивают, а Ольгу они обескураживали. С детских лет убежденная в том, что она не принадлежит к окружающему ее обществу, она и не надеялась, что там у нее есть будущее: завтра едва существовало для нее, а следующий год не существовал вообще; она не видела большой разницы между планом и мечтой; при столкновении с неблагодарной задачей надежда не вселяла в нее уверенности. Я пыталась преодолеть ее безразличие; однако мои упреки, ее раскаяние, вместо того чтобы побуждать к действию, заставляли ее погружаться в бездеятельное отчаяние. Сартр довольно быстро перестал упорствовать, и я последовала его примеру. После Рождества занятия философией стали мифом.

Я была разочарована, но не обращала на это внимания; с тех пор как Ольга жила на свободе, она расцветала. Унылая студентка, она была зато приятнейшим товарищем. Сомневаясь в завтрашнем дне, она с тем большим пылом отдавалась настоящему; она никогда не уставала смотреть, слушать, разговаривать, танцевать, гулять, ощущать биение своего сердца. Из-за нее мы забросили Гавр ради Руана. Она увлекала нас на террасу кафе «Виктор», чтобы послушать прекрасного цыганского скрипача Сашу Мало; его сменил женский оркестр, напомнивший нам тот, в большом кафе Тура, его прелести так позабавили нас, что позже Сартр ввел его в роман «Отсрочка». Как правило, наше любопытство возбуждали больше женщины, чем мужчины; мы всегда внимательно прислушивались к болтовне дамочек в кафе «У Александра» или танцовщиц «Осеаник-Бара». На улице Гранд-Орлож было кафе «Синтра», похожее на марсельское: там за чашечкой кофе или стаканом апельсинового сока я играла в покер и кости с Ольгой, разговаривала с Сартром. Руководительница крупного дома моды нередко приходила поговорить с поставщиками или клиентами, собиравшимися вокруг одной из бочек, служивших столом; мы с нескрываемой симпатией наблюдали за ней; в ту пору умные, деловые женщины встречались нечасто; нам нравились ее непринужденность, ее авторитетность. Когда Колетт Одри уезжала в Париж, она оставляла нам ключи от своей квартиры. Мы варили спагетти на ее плите, слушали ее пластинки, дразнили ее горлиц. В конце месяца она часто одалживала нам свой фонограф, чтобы мы отнесли его в ломбард; в залог я также отдавала золотую брошь, подаренную мне бабушкой.