Зрелость

Ночью 14 июля мы танцевали на местных балах, на Монпарнасе, на площади Бастилии, и я покинула Париж, где Сартр задерживался еще на несколько дней. Я решила исследовать местность, самую возвышенную из тех, куда отваживалась добираться пешком: Панье посоветовал мне окрестности перевала Аллос. Отправившись в полдень из Лозе, я переночевала в высокогорном приюте у подножия Труа-Эвеше, откуда утром начала восхождение; тропинка, обещанная путеводителем «Гид Блё», была почти неразличима, и вскоре меня поверг в ужас обрыв, разверзшийся подо мной; спасаясь от него, я карабкалась все выше и выше, и пустота у моих ног становилась все глубже; я остановилась: если следовать таким путем, вершины я не достигну; однако, думала я, и спуститься, не сломав себе шею, я тоже не могу; с бьющимся сердцем я застыла на склоне. Попробовала сделать шаг: от усталости и страха меня пошатнуло, чтобы упрочить свое равновесие, я сбросила рюкзак, и он упал в ложбину: как добраться до него, не разбившись? Я снова вытянула ногу; метр за метром, я двинулась в путь крайне медленно, мне казалось, я никогда не достигну плоской поверхности. Внезапно земля ушла у меня из-под ног, я соскользнула, ухватившись за камни, которые покатились вместе со мной. «Ну вот! — сказала я себе. — Это случилось, случилось со мной: все кончено!» Я очутилась на дне лощины с ободранным бедром, но целыми костями; я удивлялась тому, что не испытывала сильного волнения, когда думала о близкой смерти. Подобрав свой рюкзак, я мчалась до самого Лозе, там я остановила машину, которая доставила меня на другую сторону горы в шале-отель перевала Аллос, где я заснула, мрачно повторяя: «Потерян целый день!»

В последующие дни я все наверстала. Я шагала по высоким горам, где сверкали зернистые снега ослепительной белизны, по плоскогорьям, где все деревни были отданы во власть крапиве и змеям. В последнюю ночь я спала на скамье в заснувшем Рье; в час, когда черепичные крыши начинают вырисовываться на светлеющем небе, я села в автобус до Марселя, откуда вместе с Сартром и Бостом должна была ближе к вечеру отправиться на судне в Пирей.

Мы давно уже планировали это путешествие в Грецию; в этом случае, как и во многих других, мы если не следовали моде, то, по крайней мере, подчинялись обстоятельствам; множество небогатых интеллектуалов ухитрялись за небольшие деньги посещать эту страну, далекую, но с низким денежным курсом. Жеже побывала там в прошлом году; она подхватила малярию, но была в полном восторге и снабдила нас ценными сведениями. Бост горел желанием сопровождать нас, и было решено, что он поедет с нами на две или три недели.

Сартра и Боста я встретила на вокзале, и мы отправились за провиантом. Палубные билеты, которые мы взяли, давали нам право только на переезд, но без питания; благодаря такой экономии, у нас были полные карманы, и в роскошных колбасных на улице Парадиз мы сгребли все, что нас прельщало: меня охватило упоительное ощущение не покупки, а грабежа. Мы сели на «Кайро Сити» и заметили, что среди палубных пассажиров происходит стихийное расслоение; возвращавшиеся в страну бедные эмигранты толпились со своими тюками на носу, а весьма немногочисленные туристы загорали на корме. Мы взяли напрокат шезлонги, разложили свои рюкзаки и одеяла — у нас даже не было спальных мешков — и нагреватель, который захватил Бост — техник экспедиции. Другой лагерь образовали две пары лет тридцати; на Монпарнасе мы встречали одну из женщин, бойкую брюнетку с крутыми крепкими бедрами, и ее мужа, высокого загорелого блондина, красавца, которого мы прозвали «симпатичный верзила»; спина его уже лупилась от солнца, и его спутница смазывала ему ожоги мазью. В шесть часов утра, когда матросы обливали палубу водой, они прыгали в купальных костюмах под ледяные струи и казались необычайно счастливыми.

Мы тоже были счастливы. Аппарат Боста сразу сломался. Но повара позволили нам разогреть на своих плитах нашу свинину с капустой и консервированное рагу. Они угостили нас виноградом и персиками. Мы ели, спали, читали, беседовали. Убаюканная бортовой качкой, одуревшая от солнца, я ощущала в душе приятную пустоту. Я вновь увидела Мессинский пролив, а ночью Стромболи изверг огонь. Время и судно тихонько скользили вплоть до Коринфского канала. До Пирея. По растрескавшейся дороге такси доставило нас в Афины.