Зрелость

На Рождество мы поехали в Ла-Пуэз; у мадам Лемэр уже не было автомобиля, мы погрузили на поезд свои велосипеды и сели на них, чтобы преодолеть двадцать километров, отделяющих Анже от деревни. Даже в этой богатой местности свирепствовали жестокие меры экономии. Тем не менее на ужин в рождественскую ночь была индейка, и на обед там часто ели мясо. На ужин мы каждый вечер требовали одно и то же меню: блинчики с яблоками, которые основательно нас насыщали. Затем мадам Лемэр поила нас крепкой водкой, согревавшей нам кровь. Впрочем, в наших комнатах было не холодно, там жарко горели дрова. Этот комфорт до того был нам приятен, что мы и носа не показывали на улицу. Мы работали, читали, беседовали с мадам Лемэр, которая никогда больше не приезжала в Париж.

Мы читали, но витрины книжных магазинов нас больше не привлекали; никаких английских или американских романов, да и новинок появлялось мало. Раймон Герен, тогда военнопленный, в романе «Когда наступает конец» талантливо и скрупулезно рассказывал о долгой агонии своего отца, умиравшего от рака ануса; меня захватил этот ужасный рассказ. Меня очень интересовали работы Дюмезиля о мифах и мифологии, и я продолжала изучать историю. Я дошла до античности. Особенно поразила меня одна книга об этрусках: я описала Сартру их погребальные церемонии, и он использовал это во втором акте «Мух».

Театр тоже не предлагал ничего заманчивого. После вмешательства Алена Лобро спектакль «Трудные родители» запретили возобновлять. Мы видели «Юпитера» — довольно вульгарную комедию, отчасти ее спасло воздушное присутствие Жаклин Бувье, будущей мадам Паньоль — и «Великолепного рогоносца» Кромелинка; «Удалой молодец — гордость Запада» в молодости подсказал нам наш любимый миф: посредственно поставленный в театре «Матюрен», он нас разочаровал. В январе 1942 года Верморель поставил первую свою пьесу «Жанна с нами». Роль Жанны сначала поручили Жоэль Лефёв: она дебютировала в театре, и газеты довольно широко рекламировали ее; затем они сообщили, что здоровье не позволяет ей продолжить репетиции. Во «Флоре» шептались, что она показала себя не на высоте своего персонажа. Мы снова увидели ее за привычным столиком, по-прежнему одинокую, как будто озябшую, и нам тяжело было представить себе ее унижение, ее разочарование. Возможно, из-за этого ее состояние и ухудшилось, поскольку здоровье у нее действительно было слабое; она умерла через несколько месяцев от туберкулеза легких. Мы почти ничего о ней не знали, но было в этой судьбе что-то нелепое, отчего у нас защемило сердце.

Жанну д'Арк сыграла Берта Тиссан; несмотря на ее маленький рост и люксембургский акцент, она увлекла публику. Верморель искусно написал пьесу: она обрушивалась на англичан, но они представлялись «оккупантами», Кошон и его клика — их приспешниками, поэтому, аплодируя горделивым репликам, которые бросала им Жанна, зрители недвусмысленно выступали против немцев и против Виши.

Под влиянием Камиллы Дюллен принял руководство театром Сары Бернар, переименованным в Городской театр. Сначала он поставил там пьесу «Принцесса дез Юрсен», автором которой была Камилла, успеха она не имела. В «Комеди Франсез» Барро создал обворожительного Гамлета, но слишком напряженного, близкого скорее к стилизации Лафорга, чем к персонажу Шекспира. Театральная труппа Жана Дарканта показала «Селестину» в обработке, к несчастью, лишенной вкуса.

Выходя после спектакля «Селестина» в ночь на 3 марта, мы заметили в небе отблески и услышали знакомые мне звуки зенитной артиллерии. Завыли сирены. Люди застыли на тротуаре, глядя в небо. Что происходит? Англичане бросают бомбы на Париж? Или немцы подняли ложную тревогу? Мы заснули в неведении. На следующий день газеты торжествовали: англичане пролили французскую кровь. Они целили в заводы «Рено» в Бийанкуре, в окрестностях было много жертв. Немецкая пропаганда широко использовала в своих целях этот налет.