Зря ты нанял меня, артефактор!

Я помнила по двум поэмам VII и IX веков («Песнь о Грофшиси» и «Кольцо Рибаринда»), что вино из погребов Северного креста развозили по всем замкам Шэрхенмисты. На здешних бутылках всегда стоял монастырский знак качества, а к горлышкам привязывались пергаменты с благословением от того или иного хранителя, что очень нравилось клиентам и успокаивало их совесть, волнующуюся из-за вредных привычек. Местные виноградные и сливовые плантации были восхитительны, а система подземелий — вдохновляюще огромна…

Что означало: Тилвас с равной вероятностью мог как учапать прах знает куда, хоть обратно на половину пути к Шга`Нчауху, так и молча сидеть в нескольких метрах от нас — темнота, как и смерть, может скрыть многое.

Мокки меланхолично постукивал ногтями по бутылке. Я прикрыла глаза и, поколебавшись, нашла в темноте его острое холодное плечо — уложила голову на него.

Вдруг тихий потусторонний скрип о люк над нами — уже привычный — сменился куда более натуральным звуком: рокочущим раскатом грома, за которым мгновенно последовал тяжелый шум дождя.

С ума сойти. Опять гроза. Даже в этой проклятой зоне!.. Не люблю весну именно за это — слишком часто, слишком беспощадно льет и терзает, раскалывает город, горы, горе пополам. Я невольно провела рукой по задней стороне своей шеи, над шрамами и рисунками, и Мокки почувствовал мое шевеление.

— Так, по ходу, впереди нас может ждать что угодно, и поэтому я хочу напомнить тебе, что ты сильная натура, Джерри, — хрипло и непререкаемо заявил он. — Ты не будешь бояться какого-то долбанного дождя. Приказ понятен?

— Ты сейчас серьезно?

— Да, Джерри, я охренеть мать твою как серьезно. Шуточки — вообще не моя стихия, и я поражен до глубины души тем, что все еще веришь, что мы с юмором иногда заходим друг к другу в гости, — я прямо видела, как Бакоа в темноте взметнул вверх изящную бровь.

— Слушай, ну с поэтикой у тебя все отлично, — проворчала я. — А там и до юмора недалеко. Юмор, как ни крути, это просто гимн отчаянью, когда мозг не может совладать с контрастом между красотой и болью окружающего мира.

— Прекращай свои текстовые штуки, Джеремия.

— Прекращай говорить со мной приказным тоном. Ты мне не шеф.

— Я и не говорил с тобой по-шефски. Разговоры по-шефски — это удел тех избранных, кого на следующий день хоронить будут. А тебя я меньше всего хочу увидеть в подземной горизонтальке со сложенными руками.

И не успела я подумать, что это, должно быть, очень приятная фраза на языке отбитых гильдийцев, как Мокки продолжил, лениво растягивая слова:

— Ведь это мне придется за твои похороны платить, верно?

Я легонько боднула его головой о плечо. Мокки дернул меня за ухо, потом тяжело вздохнул и вновь забулькал вином.

— Ты все равно дрожишь, — недовольно резюмировал он минуту спустя. — Это дождь, просто дождь, Джеремия. Вода, низвергающаяся вертикально. Нет смысла бояться.

— Ты же знаешь, что дело не в дожде. А в Зайверино. Гроза напоминает мне о случившемся.

— Ну и что?.. Однажды придется оставить это в прошлом, — Бакоа философски пожал плечом. —  Хотя я соглашусь: ночь и впрямь была дерьмище. Я знал, что суша не встретит меня с распростертыми объятиями, но такое?... Недружелюбие Шэрхенмисты превзошло все мои ожидания. Хоть обратно ныряй, чертыхаясь.

— Однако ты не нырнул, а все равно остался с нами. Почему?

Задав этот вопрос максимально небрежным тоном, на самом деле я подобралась и навострила уши.

Дело в том, что Мокки очень редко говорит о Рамбле и своем прошлом. Точнее, он в принципе о них не говорит — так чтобы нормально, цельным монологом. Лишь иногда упоминает что-то или неохотно бросает кусочек информации мимоходом — будто кость бродячему псу, что, конечно, не вдохновляет на дальнейшие расспросы.

Однако сейчас — в нашей хриплой темноте, которой ни видно ни конца, ни смысла, — я подумала, что у меня есть шанс узнать чуть больше, чем обычно.

И не прогадала.

Вор тяжело вздохнул. А потом переместил мою уставшую голову себе на грудь, и, приобняв (сердце мое забилось), проговорил:

— Чтоб ты знала, в Рамбле за мою голову назначена такая цена, что даже распоследняя селедка с удовольствием ее отпилит. Найдет где-нибудь лобзик и давай потихонечку-полегонечку, до победного конца. Я мог бы жить и скрываться под чужими именами, но… Джерри, давай по правде: в Рамбле до ужаса скучно. Ты у нас не была, верно? Так вот поверь: жить на сниженной скорости — это отстой. Даже пощечину ни с того ни с сего дать не можешь — пока замахнешься, соперник все осознает. Хоть придонные маски и помогают со всеми этими подводными неувязками, но у вас всё гораздо интереснее и быстрее. Но если мне наскучит — я вернусь. И с удовольствием побегаю от этих идиотов.

— А что ты такого сделал, что стоишь — как преступник — так дорого?

Вопросы о том, каким именно вором Мокки был раньше, я тоже задавала тысячу раз.

И Мокки — ну надо же — и их пропускал где-то между ушей, между пальцев и между мыслей — вышвыривал прямо в окно, под ноги полночным гулякам квартала гильдий. Но сегодня в мироздании явно сдвинулось что-то внезапное, потому что вор буркнул: