Зримая тьма

— Многих приютят друзья или родственники, но разместить всех невозможно. Для тех, кто не сможет найти убежище, нет другого пути, кроме лагеря в Либревиле. Но попасть в лагерь— это все равно, что быть приговоренным к смертной казни. Лагеря, созданные в нашей стране, те же Бельзены. В Бельзене людей убивали сразу, в газовых камерах. Здесь же их обрекают на голодную смерть. Внешний мир не знает, что там творится, как не знал и о Бельзене до тех пор, пока не стало слишком поздно. Половины детей, взятых в лагерь, уже нет в живых.

С нестерпимым сознанием вины я вспомнил крошечные личики растерянных и несчастных мальчиков и девочек за колючей проволокой в Либревиле. Я не пришел к ним на помощь, старался забыть об их существовании, успокоить свою совесть, судорожно ухватившись за придуманное для себя оправдание: я ведь за это не отвечаю и ничего не могу сделать. И прошел мимо по другую сторону проволоки.

— Наш народ умирает, — продолжал Кобтан. — Нас истребляют, а мир повернулся к нам спиной. Французы превращают Алжир в кладбище. Молодежь, чтобы выжить, должна идти в горы и сражаться, зная, что ее семьи остаются гнить в этих новых Бельзенах. А когда все кончится, люди скажут: «Мы ничего не знали». Именно безнадежность порождает восстания, мистер Лейверс. Вот почему в горах полно повстанцев.

Две женщины пронесли какой-то обугленный предмет обстановки и скрылись в проломе стены дома, стоявшего на краю опустошенной пожаром площади.

— Остатки спального гарнитура, — пояснил Кобтан. — В течение ста лет мы отворачивались от всего, что предлагал нам Запад, а потом начали сдавать. Мы дошли до того, что теперь ни одна девушка в городе не выйдет замуж за молодого человека, пока он не накопит достаточно денег для покупки спального гарнитура. Может быть, ему потребуется десять лет, чтобы накопить нужную сумму, но коль скоро гарнитур куплен, значит, этот человек добился успеха в жизни. Он стал гражданином- собственником, обзавелся обстановкой, и ему уже наплевать на всякую политику. У него есть двухспальная кровать, гардероб, комод и несколько квадратных метров ковра. Теперь члены Фронта национального освобождения напрасно будут толковать ему о свободе.

Мы повернули к городу. Позади нас арабы, уже стоявшие одной ногой у ступеней неведомо' куда ведущей лестницы, теперь копошились а грязи в поисках обломков рухнувших надежд.

— Многие верили, что Латур может дать им я обстановку, и свободу.

Кобтан улыбнулся.

— Как мусульманин, я вынужден признать, что даже убийцы, которые вчера поджигали наши дома, возможно, были всего лишь орудием в руках бога. У нас отняли мир, который дал нам полковник Латур. Его эксперимент провалился. Почему? Мы не знаем, но разве не может быть так, что все те блага, которые сулил нам полковник Латур, это вовсе не то, чем предписал нам владеть бог? Если бы полковник добился успеха, наши сыновья обучались бы вместе с вашими и стали бы мыслить так же, как ваши, а наши дочери получили бы такие же права, какими пользуются ваши дочери. Мы имели бы то, что вы считаете прогрессом, то, что вы именуете демократией. Но, мистер Лейверс, неужели вы не можете понять, что это не те идеалы, к которым стремится ислам и что путем справедливого применения принципов нашей религии мы можем достигнуть человеческого совершенства иными путями, чем вы?

Я не мог найти ответа на этот вопрос. Собственно говоря, мне всегда казалось нелогичным предполагать, будто все средства для разрешения стоящих перед человечеством проблем- изобретены на Западе.

ГЛАВА XVIII

— Это месье д’Эрланже, замещающий вицепрефекта, — представил меня Джи Джи. — Месье был настолько любезен, что прибыл сюда, чтобы лично разобраться с нашими неприятностями.

Д’Эрланже встал и протянул мне руку. Его лицо было полно спокойствия, как лицо бронзового рыцаря, а веки были такими тяжелыми, что, казалось, ему стоило немалых усилий держать их открытыми.

Как только д’Эрланже вышел, Джи Джи сказал мне:

— Похож на курильщика опиума, правда? Этому человеку предстоит в течение ближайших нескольких недель управлять нашим районом. Могу вас обрадовать: он уже слышал о наших беспорядках, хотя и делает вид, что узнал о них только сейчас. Д’Эрланже только вчера прибыл из Франции и сейчас принимает должность вице-префекта, который лег в больницу на срочную операцию. Между прочим, это правда. Я проверял. Стив, мне кажется, французы разыграют всю эту комедию так искусно, что мы с вами разинем рты от восхищения.

— Ну, а как сам префект?

— Префект? Я в первую очередь сунулся к нему, но он, оказывается, в Париже. Это тоже истинная правда. До сих пор не удалось связаться с ним по телефону и не думаю, что удастся.

— А начальник сюртэ?

— В очередном отпуску. Имеет же он право на отпуск. Охотится где-то на реке Орэ.

— А жандармский полковник — забыл его фамилию?

— Полковника вызвали в Алжир и Латура тоже.

— Невероятно!