Зримая тьма

К нам подошли двое с собаками на поводке. Собаки тыкали тяжелыми кожаными намордниками в ножки стульев, а увидев Кобтана, бросились на него. Проводники с руганью оттащили их от нашего столика. Ощетинившиеся, с горящими глазами собаки упирались и скребли когтями по тротуару. Немцы рассмеялись, и один из них, протянув руку, дернул собаку за хвост.

— Собственность, — снова заговорил Кобтан, — действует как своего рода наркотик, как одно из тех успокаивающих средств, о которых мне приходилось читать. Сосредоточивая всю энергию на непрерывном приумножении собственности, люди держатся в стороне от политики. Это действует как гипноз. Политикам не нужно опасаться тех, чьи мысли заняты стяжательством. Такие люди становятся опасными только тогда, когда их лишают собственности. Именно тогда у них рождаются мысли о свободе. У вас есть еще немного свободного времени? Если есть, я хотел бы провести вас в арабские кварталы и показать вам таких опасных людей.

Мы шли рядом по улице, неслышно ступая по лепесткам цветов. Флаг над зданием мэрии был приспущен, но не по случаю происшедшей трагедии, а по случаю смерти какого-то марионеточного короля. В канавах, среди куч мусора, рылись собаки с воспаленными, бегающими глазами. У единственного входа в арабскую часть города нас остановили жандармы. Один из них, сидевший за столом у ворот, задал мне несколько вопросов и аккуратно записал в тетрадку мои ответы. Фамилия, национальность, постоянный адрес, цель посещения, сколько времени я намерен пробыть в городе, берет ли на себя сопровождающий меня араб ответственность за мою безопасность? Жандарм проверил наши документы и, после того как я расписался в тетрадке, взглянул на часы, записал время рядом с моей подписью, и мы прошли в арабский квартал, где множество людей расположились прямо на улицах вместе с домашними животными.

Люди с угрюмыми лицами сидели среди домашнего скарба, который им удалось спасти. Здесь были почерневшие кровати, измятые жестяные ящики, треснутые горшки, отдельные детали, оставшиеся от швейных машин, граммофонов и стенных часов. Некоторые упрямо воспроизводили в грязи, среди детских экскрементов и собачьего кала, привычное расположение уцелевших предметов домашнего обихода, а ослики, стуча тоненькими копытцами, прохаживались среди остатков стен, среди мужчин с каменными лицами и их плачущих, покрытых чадрой жен, сидящих на корточках.

Мы протиснулись через тесные переулки, спустились по узкой лестнице, прошли через темный туннель и, наконец, вышли на открытое место. Когда-то здесь был центр города: рядом с мечетью, позади юридической школы, превращенной в гараж, высились древние здания в четыре и более этажей. Мне удалось узнать этот район только потому, что гараж все еще сохранился.

Перед нами лежала широкая впадина, метров сто в поперечнике, окруженная почерневшими стенами и покрытая пеплом, из которого кое- где торчали обгорелые столбы и пни. Ночью прошел сильный дождь, и, хотя нагретые солнцем улицы давно уже высохли, здесь вода глубоко пропитала пепел, превратив его в густую массу, местами почти белую, местами серую или черную. Этот мрачный амфитеатр кишел бесчисленным множеством человеческих существ, копошившихся в золе. Они рылись в грязи, время от времени извлекая какие-то предметы, похожие на комья лавы, перемешанные с сажей, и, крепко прижимая их к груди, шатаясь, выбирались из пепелища. Этим делом были заняты целые семьи. Люди настолько утратили человеческий облик, так покрылись грязью, что трудно было отличить мужчин от женщин, тем более что женщины не утруждали себя больше ношением чадры. Детей заставляли работать угрозами и побоями. Какой-то ребенок вылез из развалин, крича во все горло; глаза его были закрыты, а на черном лице ярко-красным пятном выделялся рот. Рассерженный отец толкнул его обратно в грязь. В десятках мест одновременно между почерневшими от грязи людьми возникали драки. Вес это напоминало какой-то кошмарный сон. Люди пинали друг друга, сцепившись падали на землю, барахтались и орудовали кулаками, — и все за право обладать нелепыми глыбами, которые они извлекали на свет. Неподалеку появилась женщина, вся покрытая, как проказой, серой грязью. Ее грудь была обнажена. Плюнув на ладонь, она вытерла грязь с соска, отвернула черное тряпье с лица младенца и сунула грудь ему в рот. Мы отпрянули назад: мимо пробежал, обдав нас брызгами грязи, мародер с добычей. Его преследовали кричащие люди, похожие на выходцев из ада.

— Видите, — сказал Кобтан, — эти люди потеряли рассудок. Отчаяние превратило их в диких зверей. Они были привязаны к своей собственности, а теперь все, что у них было, погибло.

Я никогда не видел такого страшного зрелища. Человеческие существа, копошащиеся в грязи, помешались от горя из-за утраты вещей, которые с точки зрения любого европейца не имели никакой ценности. Глядя на это, я почувствовал стыд и унижение.

— Чем можно им помочь? — спросил я у Кобтана. — Надо же что-нибудь для них сделать?