Зримая тьма

Тони так и не нашлась, и, вглядываясь в пустоту своего собственного лица, Софи мучительно пыталась понять, как же так, почему это ровным счетом ничего не значит, и, в сущности, просто до примитивности. Она по очереди припоминала всех людей, которых знала, даже покойную бабушку и позабытую мать, видела, что они — лишь силуэты, и тревожилась. Едва ли не лучше по необходимости быть всем для кого-то, кто тебе вовсе не нравится, чем жить только с собой и для себя. С путаным и в основе своей невежественным представлением о том, что у богатых и искушенных людей все по-другому — к тому же, ей уже исполнилось шестнадцать! — она остановила дорогую машину, но обнаружила лишь, что мужчина за рулем оказался гораздо старше, чем выглядел. На этот раз упражнения в лесочке были безболезненными, но более продолжительными и совершенно непонятными. Мужчина предложил ей столько денег, сколько она в жизни не видела, чтобы она делала для него разные штуки, и Софи подчинилась, находя его пожелания немного тошнотворными, но не более мерзкими, чем внутренности ее собственного тела. И только вернувшись домой — «Да, миссис Эмлин, нас рано отпустили», — она подумала: «Теперь я — шлюха!» Выйдя из ванной она лежала на диване, размышляя о том, каково быть шлюхой, но даже если она произносила это слово вслух, в ней ничего не изменялось, это никак ее не задевало, этого просто не существовало. Существовала только пачка синих пятифунтовых бумажек. Софи подумала — то, что она шлюха, тоже ничего не значит. Все равно что воровать сладости — можно, если хочется, но скучно. Это даже не побуждало Софи-тварь кричать: «Ненавижу!»

После этого она бросила секс, как познанную, изученную и отвергнутую банальность. Он превратился всего лишь в ленивую игру с самой собой в постели, под аккомпанемент весьма необычных, или только казавшихся необычными, но в любом случае очень сокровенных фантазий.

Антонию привезли обратно; у нее с отцом происходили ужасные свары в кабинете. Близняшки немножко, совсем немножко, общались в конюшне, но Тони не была настроена подробно отчитываться о своей жизни. Софи так и не узнала, каким образом они с папой все уладили, но вскоре Тони поселилась в общежитии в Лондоне, официальном и гарантирующем безопасность. Она называла себя актрисой и действительно пыталась играть, но, как ни странно, при всем своем уме и прозрачности, не добилась успеха. Похоже, ей оставалось одно — поступить в университет, но она клялась, что никогда туда не пойдет, и начинала бурно разглагольствовать об империализме. И еще о свободе и справедливости. Казалось, мальчишки и мужчины интересуют ее еще меньше, чем Софи, хотя они роились вокруг ее недосягаемой красоты. Никто особенно не удивился, когда Тони снова исчезла. Потом от нее пришла вызывающая открытка с Кубы.

Софи нашла работу, не требующую почти никаких усилий. Она устроилась в туристическое агентство и через несколько недель сказала папе, что переезжает в Лондон, но хотела бы оставить за собой комнату в конюшне.

Отец посмотрел на нее с явным неудовольствием.

— Езжай, ради бога, и найди себе мужа.

— По тебе не скажешь, что брак — хорошее дело, верно?

— По тебе тоже.

Позже, когда Софи обдумала последнюю фразу и разобралась в ней, ей захотелось вернуться и плюнуть отцу в лицо. Но это прощальное замечание по крайней мере помогло ей укрепиться в понимании того, как сильно она ненавидит отца; более того — как сильно они ненавидят друг друга.

ГЛАВА 9

Работа в агентстве «Ранвэйс» была скучной, но необременительной. Несмотря на свои слова о переезде, Софи сперва ездила в Лондон каждый день, пока жена управляющего не нашла ей хорошую, хотя и дорогую комнату. Жена управляющего была режиссером в небольшой любительской труппе и убедила Софи играть на сцене, но у нее, как и у Тони, ничего не получилось. Иногда Софи гуляла с молодыми людьми и пресекала их нудные попытки заняться сексом. Больше всего ей нравилось валяться перед телевизором и безучастно смотреть программы, рекламу и даже «Открытый университет», пропуская все мимо сознания. Иногда она без особого удовольствия ходила в кино, обычно с парнями, и один раз с Мейбл, долговязой блондинкой, которая работала в том же агентстве. Временами Софи задумывалась, почему ни в чем нет смысла и откуда у нее такое чувство, что ей, в сущности, безразлично, пусть жизнь утекает сквозь пальцы, но чаще всего ей даже думать не хотелось. Тварь у выхода из туннеля помыкала хорошенькой девушкой, которая улыбалась, флиртовала и даже время от времени искренне восклицала: «Да, я отлично тебя понимаю! Мы разрушаем мир!» Но тварь у выхода из туннеля беззвучно добавляла: «А мне-то что?»

Кто-то — папа? уборщица? — переслал ей открытку от Тони. На этот раз вокруг картинки вилась вязь арабских букв. Тони написала всего лишь: «Ты нужна мне (потом зачеркнула „мне“) нам!!!» И больше ничего. Софи поставила открытку на камин в своей комнате и позабыла про нее. Ей уже семнадцать лет, и она не позволит одурачить себя заверениями, будто они — всё друг для друга.