Далеко не всем по душе была и «московская эстетика», как ее называл в своей статье 1932 года директор Кунстхалле в Бремене Эмиль Вальдман: прямолинейные методы советских музеев, по его мнению, годились лишь для малых детей и свидетельствовали об интеллектуальной нищете. Этот факт приводил его к неутешительному выводу: подобное неизбежно, когда политика вторгается в искусство[59]
. Многих иностранных визитеров привлекали не конкретные методики просветительской работы советских музеев, а скорее масштаб реформ в СССР. Жорж Анри Ривьер, приехавший в Советский Союз за вдохновением перед открытием в Париже Музея человека, в августе 1936 года отправил из Ленинграда письмо директору музея Полю Риве, где поделился, что его впечатлили не столько «человечные, глубокие, изобретательные» музеи, сколько сама жизнь и социальное устройство[60]. Как писал директор Американской ассоциации музеев Лоуренс Вайль Коулман, развитие музеев тесно переплетено с социальными преобразованиями – и революция в России, запустившая «процесс трансформации музеев в инструменты общественной пропаганды», была последней в цепи поворотных реформ, вслед за Великой французской и двумя индустриальными революциями[61].Какими бы ни были симпатии и антипатии музейщиков, обращение к широкой аудитории требовало скоординированных мер на государственном и международном уровнях. «Я снова начал поддерживать связь с русскими. Недавно они проводили музейный съезд, на котором, если верить отчету, были подняты важнейшие вопросы. Его заключения частично совпадают с моими. Мне кажется в принципе невозможным проводить международный конгресс современных музеев без того, чтобы в нем участвовали руководители музеев из разных стран…»[62]
– писал архитектору Зигфриду Гидиону в октябре 1931 года директор Провинциального музея в Ганновере[63] Александр Дорнер[64], один из наиболее заметных музейных визионеров, предлагавший задействовать тексты, кино и звук для работы со зрителем. Еще на рубеже XIX–XX веков в Великобритании (1889) и США (1906), а позднее в Германии (1917) и Франции (1922) стали возникать профессиональные музейные ассоциации и начали выходить специализированные издания. Одним из первых стал английский The Museums Journal (1901 – по настоящее время), а немецкий журнал Museumskunde (1905–1924, 1929–1940, 1960–1972, 1977 – по настоящее время), основанный историком искусства и директором Исторического музея в Дрездене Карлом Кётшау, воспринимался как первая международная платформа, где музейщики могли обмениваться опытом[65]. В 1931 году под редакцией французского искусствоведа Жоржа Вильденштейна вышел сборник «Музеи»[66] – результат опроса о проблемах организации экспозиции и работы со зрителем, куда вошли высказывания музейных деятелей и искусствоведов со всего мира. В 1926 году на базе Международной комиссии в области интеллектуального сотрудничества при Лиге Наций возникло Международное бюро музеев (Office international des musees), издававшее франкоязычный журнал Mouseion (1927–1947). Отчеты о современном состоянии музейного дела были представлены на организованной бюро Мадридской музейной конференции (1934) и опубликованы в своде профессиональных рекомендаций «Музеография» (1935)[67]. Так же назывался мировой смотр достижений музейного дела, организованный Юигом и Ривьером в рамках Всемирной выставки 1937 года в Париже.«Ну как иначе вы можете объяснить это замечательное явление – терпеливую очередь в Третьяковскую галерею?» – спрашивал закадровый голос фильма о достопримечательностях советской столицы.
Ответом служил ленинский лозунг «Искусство принадлежит народу», выбитый на бюсте вождя, установленном у входа в галерею. В 1939 году бюст был заменен на памятник Сталину. «Москва глазами туриста» (реж. Эдуард Тиссэ, 1934). Кадры из фильма.