Зубы Дракона

Всё было так, как в Бьенвеню в разгаре зимы. Вокруг происходило так много событий, что на самом деле было трудно выбрать что-то, и приходилось метаться от одного мероприятия к другому, не переводя дыхания. Для Ланни было чрезвычайно трудно найти время, чтобы размышлять о судьбах мира. И это было то, что его жена планировала. Она увидела, что она добилась успеха, и была счастлива и гордилась своей сообразительностью. Пока в один прекрасный полдень субботы, прибыв на свою виллу на уикенд, Ланни не нашел телеграмму из Бьенвеню, подписанную «Рахель» и гласившую:

«Письмо кларнета из места, где вы побывали, самые печальные обстоятельства он умоляет о помощи высылаю письмо авиапочтой».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ В зарослях крапивы опасностей

I

Споры начались, как только Ирма прочитала телеграмму и поняла её смысл. Она точно знала мысли мужа. Она думала об этом больше года, наблюдая за ним, ожидая этого момента, переживала эту сцену. И она знала, что он делал то же самое. Они говорили об этом много. Но она не произнесла все свои мысли вслух, как и он своих. Они испытывали ужас перед суровым испытанием, избегая того, что должно быть сказано. Она знала правду о себе и догадывалась, что касалось его. Она знала, что он догадался о ее мыслях. Так бывает, когда две человеческие души, связанные вместе страстной любовью, узнают о главных и фундаментальных расхождениях своих характеров и пытаются скрыть это друг от друга и даже от самих себя.

Ирма сказала: «Ланни, ты не можешь сделать этого. Ты не можешь, ты не можешь!» А он ответил: «Дорогая, я должен. Если я не сделаю этого, я не смогу жить!»

Уже и так много было сказано, и ничего нельзя было добиться, повторяя всё снова. Но такова характерная черта ссоры всех влюбленных. Каждый думает, что если он скажет это ещё раз, то его идея будет воспринята. И создается впечатление, что так оно и будет, хотя непонятно, почему это не удалось сделать в предыдущих случаях.

Ирма протестовала: «Твои жена и ребенок ничего не значат для тебя?»

Ланни ответил: «Ты знаешь, что это не так, дорогая, я честно старался быть хорошим мужем и отцом. Я отказался от многих вещей, которые я считал правильными для себя, когда я обнаружил, что они могут быть неприятны тебе, но я не могу оставить Фредди нацистам».

— Человек свободен занять такую позицию, но тогда он отказывается от своих семейных обязанностей?

— Человек занимает такую позицию, когда на это есть причина. Что-то более ценное для него, чем его собственная жизнь.

— Ты собираешься принести Фрэнсис и меня в жертву для Фредди!

— Ты преувеличиваешь, дорогая. Ты и Фрэнсис остаетесь здесь во вполне комфортных условиях, а я поеду и сделаю то, что смогу.

— Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Это работа для тех, кто верит в неё, и, конечно, не для тех, кто чувствует, как ты. Я не имею права просить тебя об этом, и поэтому этого не делаю.

— Как ты думаешь, каково будет мое состояние, пока ты там рискуешь жизнью с этими ужасными людьми?

— Ты преувеличиваешь опасность. Я не думаю, что они могут нанести серьезный вред американцу.

— Ты знаешь, что они и американцам наносили серьёзный ущерб. Ты сам об этом часто рассказывал.

— Это были случайности, происшедшие из-за путаницы в общественных местах и скоплениях людей. У тебя и у меня есть связи в Германии, и я не думаю, что власти намеренно причинят мне какой-либо вред.

— Даже если тебя поймают за нарушение их законов?

— Я думаю, что они меня хорошенько попугают, а потом вышлют.

— Ты сам в это не веришь, Ланни! Ты только пытаешься успокоить меня. Ты будешь постоянно находиться в опасности, а я буду мучиться.

Она не выдержала и заплакала. Это был первый раз, когда он видел её такой, а он был человеком с мягким сердцем. Но он думал об этом целый год, и решил, что это станет испытанием его души. — «Если я струшу сейчас, то останусь расточителем, паразитом, как меня всегда называли».

Не было никакого способа, чтобы закончить спор. Он не мог заставить ее понять важность этого вопроса для него. К чему его обязывала то, что он назвал «причиной». Он сделал Фредди Робина социалистом. Научил его идеалам человеческого братства и равенства и тому, что он называл «социальной справедливостью». Но Ирма ненавидела все эти громкие слова. Она слышала, как их произносили очень неприятные люди, пытавшиеся получить деньги. Эти слова стали ядом для неё. Она не верила в эту «причину». Она считала, что братство было довольно омерзительно, что равенство другое название для зависти, а социальная справедливость оправданием для возмутительных налогов на доходы и наследство. Её слезы быстро высохли, и она рассердилась на себя за это и на того, кто заставил её сделать это.

Она сказала: «Ланни, я предупреждаю, ты губишь нашу любовь. Ты делаешь то, за что я никогда не смогу тебя простить».

Все, что он мог ответить, было: «Я извиняюсь, дорогая, но если бы ты заставила меня бросить то, что я считаю своим долгом, я никогда не смог бы простить ни тебя, ни себя».

II