Зубы Дракона

Только куда еще ходят детки, кроме церкви? Светлана ясно сказала, что ходит в церковь и… И куда? Куда-то, что может быть поставлено в один ряд с церковью. Что может быть поставлено в этот ряд? И девушка очень переполошилась, когда чуть не ляпнула, куда именно ходит.

В замок? Вряд ли. В разговоре с недружелюбным Игорьком именно она спокойно упомянула таинственный замок, перепугав физрука чуть ли не до потери пульса.

Как, оказывается, интересно бывает полежать в смирительной рубашке! Люди тебе перестают воспринимать как угрозу и начинают молоть все, что придет на ум. Им кажется, что привязанный к койке человек – совершенно беспомощен… А человек этот уже, между прочим, придумал, как с этой койки слинять. Сбежать. Просто и красиво, в лучших традициях жанра. Можно было бы попытаться это осуществить уже сегодня вечером, но лучше немного выждать и посмотреть за окружающим. Тем более что если мысль Шатова о пилюле в еде верна, то убежать далеко не получится. Не выйдет далеко убежать. Обидно. Или не очень?

Ладно, посмотрим. Как карта ляжет. Если все будет нормально, то мы сможем использовать наши кандалы как оружие, фигурально выражаясь.

А вот, кстати, и наш писатель!

– Здравствуйте, Дмитрий Петрович! – Шатов заставил себя улыбнуться. – Как идет процесс варения пище?

– Что идет? – переспросил Дмитрий Петрович, устраиваясь на стуле.

– Процесс пищеварения?

– А, это… Спасибо, нормально.

– Вот и славно, – снова улыбнулся Шатов. – Это замечательно. Вот и у меня этот процесс идет успешно. И тут возникает вопрос – когда наступит момент окончания процесса пищеварения, что мы будем делать?

– А что?

– Вы будете держать меня над горшочком и потом вытирать попку?

– Вам подадут утку, – холодно ответил Дмитрий Петрович.

– А если я не захочу? Мне станет очень плохо? У меня будет все болеть?

– Нет, болеть у вас, пожалуй, не начнет, но лежать в грязной постели… – Дмитрий Петрович брезгливо поджал губы. – Вы кстати, когда говорили о том, что сможете сегодня куда-то сходить, имели ввиду, под себя?

– Угадали.

– Не советую экспериментировать. Быть на глазах у влюбленной семнадцатилетней девушки в обгаженном состоянии…

– Она все равно, как я понял, должна обслуживать мою утку, – Шатов пожал плечами, – но что это мы о низменном? Не поговорить ли нам о высоком, о литературе. О вашей писательской деятельности?

Складки и морщины на лице Дмитрия Петровича дрогнули, немного замешкались, а потом соорудили вежливую гримасу:

– Вам Светлана рассказала?

– Да, а что – это тайна? Тогда извините, – Шатов постарался говорить вежливо, но с иронией, мол, мы с вами оба понимаем, что писателем вы быть не можете, но чего возьмешь с юных провинциалок, для которых и надпись на этикетке уже почти повесть.

– Это, естественно, не тайна, – медленно, словно тщательно подбирая слова, произнес Дмитрий Петрович. – Тем более что я преподаю детям…

– Местным гениям? – улыбку, держим улыбку.

– Местным гениям, – кивнул Дмитрий Петрович, – я преподаю основы литературного творчества.

– Учите писать «Войну и мир”? – с пониманием произнес Шатов. – И что – уже есть, хотя бы, «Севастопольские рассказы”?

– К сожалению… – Дмитрий Петрович поджал губы почти оскорбленно, словно то, что спросил Шатов было неприлично.

– Странно…

А реакция у дедушки действительно слишком необычная. Излишне болезненная. Когда-то Шатова назвали специалистом по тыканью в болевые точки. Невинными вопросами он мог довести человека до точки кипения. Кажется, в непробиваемой пластилиновой маске Дмитрия Петровича имеет место дырочка.

– Картины и скульптуры весьма и весьма получились у выпускников. Надо полагать, что и литературная деятельность…

– Не надо полагать. Литература – это особый вид искусства. Особенно проза. От художника, – Дмитрий Петрович чуть поморщился, – от того художника, который работает кистью или резцом, – никто и не ожидает правды. Я так вижу! Вы слышали подобное заявление? Он так видит. И трава у него малиновая, небо желтое…

– А квадрат – черный, – подхватил Шатов.

– А квадрат, представьте себе, черный! – с нажимом подтвердил Дмитрий Петрович. – А в прозе…

– Знаете, в прозе мне тоже часто встречалось, бог знает что, типа черного квадрата, – Шатов снова улыбнулся. – И, тем не менее, мы это изучали в университете, как классику.

– Классику? Что ваши преподаватели вообще понимают в литературе? – лицо Дмитрия Петровича пошло пятнами. – Отражение действительности! Бред. Кому нужно отражение действительности? Люди читают книги вовсе не за этим…

– Странно, а мне казалось…

– Что вам казалось? Что писатель это тот же журналист, только статьи пишет побольше? Что вам казалось?

– Подождите, Дмитрий Петрович, вы очень страстно меня начали обвинять, а я вовсе и не собираюсь с вами спорить. Я вообще нахожусь в невыгодной позиции. Вы вон как жестикулируете, а я, чтобы выразить свое возмущение, максимум могу скорчить гримасу или, извините, пукнуть. И, кроме этого, вы мои произведения, похоже, читали, а я ваших – нет. Во всяком случае, не знаю, какие из них ваши, а какие – нет. Я вашей фамилии даже не знаю.