Чарли презрительно пожал плечами, не желая даже отвечать. Пусть злится, пусть бесится при одной мысли о том, что никогда в советской прессе не будет опубликован труд профессора Сатиапала, — молчаливое превосходство Чарли нанесет еще более глубокую рану ее душе. Вот тебе за все оскорбления, за все издевательства! Час расплаты настал!
— Чарльз Бертон?.. — задумчиво переспросил Сатиапал. — Нет, он этого не сделает. Это ему ни к чему, ведь он и сейчас уже знает немало, а вскоре будет знать все… Так кто же?.. Может быть, снова тот рыжий вонючий хорек?
Профессор засмеялся и положил руки на плечи Бертона и Майи.
— Ну, мои дорогие, почему загрустили?.. Что произошло… Украли рукопись? Все пропало?.. Вор смеется над нами?.. Нет, посмеемся над ним мы!.. То, что написано там, я смогу восстановить в течение нескольких дней и все-таки напечатаю, черт возьми! Рукопись перестала быть секретной в тот миг, когда я вынес кристаллы за пределы имения. Но в ней нет и быть не может самого главного, самого важного: рецептуры изготовления биокатализаторов Сатиапала — Федоровского. Самые выдающиеся ученые всего мира могут биться в поисках разгадки тайны на протяжении долгих лет, — так же, как они бьются сейчас над проблемой лечения рака, — и лишь слепой случай или гениальное вдохновение сможет подсказать им правильный путь.
Сатиапал вынул из кармана потертый бумажник, раскрыл его и достал из потайного отдела черный пакетик. Потряс за уголок. На ладонь выскользнуло несколько кусков фотопленки.
— Вот здесь — действительно достойное внимания и шпионов, и самых выдающихся ученых. Еще года два я не буду разглашать главного секрета, — нам с Вами, Чарли, придется поработать немало! Но мы и сейчас не будем терять времени даром: «силос Сатиапала», «пища богов» уже вышли в мир. Пусть «зубы дракона» изготовляются на фабриках всех стран: только один компонент смеси, микроскопические количества биокатализатора им будет поставлять Джаганнатх Сатиапал!
Майя с молчаливым обожанием слушала отца. Едва не скрипел зубами от злости Чарли Бертон; обманут! Еще раз обманут, оплеван, осмеян!
Но он сдержал себя. Итак — игра не окончена. Итак — надо жить и бороться. А там увидим, кто будет смеяться последним!
Чарли с трудом дождался конца монолога самовосхищенного Сатиапала и, воспользовавшись удобным моментом, выскользнул в парк. Надо немедленно уничтожить украденную рукопись или хоть спрятать ее в более надежное место!
Вот и знакомый куст. Но где же сверток?.. Он лежал здесь, в ямке, старательно засыпанный сухими листьями, Кто его взял? Неужели Хинчинбрук!
— Хинчинбрук!! — Чарли втянул голову в плечи, оглядываясь вокруг. — Хинчинбрук!.. Он выжил, его не берет ни пуля, ни яд змеи — ничто!.. Вот, может быть, и сейчас он подкрадывается тихо-тихо… Все ближе… ближе…
Чарли замер в тоскливом ожидании. Его глаза готовы вылезти из орбит, чтобы разглядеть то, чего не увидела бы и кошка; его слух напрягся до боли, до тоскливого звона в ушах.
Тихо вокруг, мертво.
Но вот где-то далеко послышались выстрелы, душераздирающий крик. В небо взметнулось зарево.
— Хинчинбрук!!! — вскрикнул Бертон и бросился во дворец.
Глава XXIV
Сын против отца
Нет. Это был не Хинчинбрук! Начинался страшный пожар, охвативший всю Индию в конце 1946 года, — безумие, спровоцированное колонизаторами, сплошная цепь преступлений, совершенных людьми, доведенными общим безумием до последней границы человеческого.
Кровавые события 16 августа 1946 года в Калькутте распространились на сельские округа Бенгалии и на провинцию Бихар. Индусы уничтожали мусульман, мусульмане — индусов. Сосед восставал против соседа, приятель против приятеля. Во имя чего?.. Чего не разделили бедняки, которым в одинаковой степени не хватало пищи и которых одинаково угнетали и собственные помещикн-заминдары, и колонизаторы-англичане?
Нищета, голод, нечеловеческая усталость довели людей до отчаяния, но не нашлось достаточного количества умных и храбрых, которые сумели бы направить народный гнев по нужному руслу. Люди погибали в стычках, начинавшихся иной раз по самому незначительному поводу, и никогда не удавалось найти зачинщиков, так как каждый обвинял другого.
Нет, это не Хинчинбрук вызвал индусско-мусульманскую резню. Даже его неисчерпаемых способностей творить зло не хватило бы на это. Таких, как он, в Индии были сотни и тысячи, и лишь в своей массе они, послушные винтики, составляли ту машину угнетения и уничтожения, которой руководили холеные руки лордов, находящихся за тысячи миль отсюда.
А Майкл Хинчинбрук на рассвете второго дня Калипуджи доживал свои последние минуты.
Укушенный змеей, он взбесился от злобы. Если бы ядовитые зубы эфы вонзились ему в руку, в ногу, он отсек бы их, не колеблясь. Но укус пришелся в шею, возле уха.
Хинчинбрук мог закричать, упасть к ногам Сатиапала, моля о спасении, однако не сделал этого. Даже погибая, этот человек не хотел признать себя побежденным. Он еще надеялся на свою счастливую звезду: от укуса ядовитой змеи умирают не все.