Зубы дракона. «Властелин мира»

Но вот Майя уехала, — как-то неожиданно, вдруг, — и будто забрала с собой все светлое: развеялись иллюзии, и уже совсем другим, более печальным и безотрадным, вставал перед Андреем образ порабощенной англичанами Индии.

Лаптеву приходилось работать много, напряженно. Ежедневно он делал по несколько операций. В привычной обстановке не думалось о сложных проблемах. Но стоило выйти за пределы лагеря, как перед глазами появлялись наглядные иллюстрации к учебнику политэкономии, — картины, на которые невозможно смотреть безразлично.

Вот по наезженной дороге мимо Навабганджа плетутся двое женщина и ребенок. Это не люди, а подвижные скелеты; самый бездарный студент-медик мог бы отыскать каждую косточку на их изможденных телах.

Сколько лет этой женщине?.. Семьдесят?.. Тридцать?.. Неизвестно. Ее грязные седые волосы слипшимися космами спадают на острые костлявые плечи. Ноги едва передвигаются. Тусклые глаза смотрят тупо: в них навсегда застыл голодный вопль… А ребенок на тоненьких кривых ножках, с уродливым животом рахитика, молча протягивает ручонку: "Дайте! Дайте что-нибудь!".

Андрей лихорадочно шарит по карманам и смущенно разводит руками — раздал все, что было. Ему невольно вспоминаются подчеркнутые рукой Сатиапала строчки из газеты "Тайме оф Индия" за 16 ноября 1943 года: "…одна каста рабочих — намасудра — насчитывала в Бенгалии 3 миллиона мужчин; вполне возможно, что треть этой касты вымерла".

"Миллион умерших от голода! — гневно думает Лаптев. — Целая армия! Достаточно было каждому взять в руки палку — и на индийской земле не осталось бы ни одного поработителя. Эх, растолковать бы индийцам, что не попрошайничеством, а только борьбой можно защитить свою жизнь!".

Но доцент молчит. Он только врач; он не волен агитировать за советскую власть. Но все равно: индийцы и сами сообразят со временем что к чему.

Андрей идет дальше. Клочки поля вдоль дороги обработаны так, что не найдешь ни одного сорняка. Да и неудивительно: каждый такой клочочек, чуть больше комнаты, должен прокормить целую семью. Его ковыряют древними, как мир, сохами, даже у помещиков нет железных плугов.

Наступают сумерки, но люди все еще работают в поле. С тихим шорохом продвигаются они среди золотистых зарослей риса, рвут колосок за колоском. Богатый урожай, неимоверный урожай! Да только большая его часть пойдет вон тому толстяку в оранжевом тюрбане. Андрей уже знаком о ним: это — заминдар Пьяришонгкор Чаттопадхайя. Все поля вокруг — его. Он тоже индиец, люто ненавидит англичан, но грабит своих односельчан не хуже колонизаторов.

Удивительная, полная противоречий страна.

Чтобы не встретиться с льстивым Пьяришонгкором, Лаптев сворачивает вправо. Там, вблизи реки, возле водочерпающего колеса, с утра до поздней ночи кружит старый верблюд. Визжат деревянные оси, ковши набирают и скупо цедят в желоб драгоценную влагу, которая потом течет в арык. Видимо, так было и тысячу лет назад; кажется, никогда не прекратится тоскливое круговое движение верблюда, и тоненький пульсирующий ручеек воды не напоит, а лишь раздразнит жаждущую землю.

Андрей вспоминает бескрайние поля своей родины, мощный гул тракторов, веселый азарт молотьбы — и на душе становится еще тоскливее. Он даже обрадовался, увидев Хакима.

Мусульманин ехал по дороге на арбе, запряженной буйволом, и тянул немудреную песенку. Скрип двух огромных тяжелых колес, продиравший морозом по спине, очевидно, казался Хакиму подходящим аккомпанементом.

— Добрый вечер, на, пожалуйста, товарищ сагиб! — кричит Хаким издали.

Юноша недавно изъявил желание изучать русский язык и теперь, гордый своими первыми успехами, охотно их демонстрирует. Андрей Лаптев, улыбаясь, отвечает ему на хинди, — и, наверное, с таким же успехом, ибо разговор сразу же переходит на английский, которым оба владеют довольно сносно.

— Товарищ сагиб, — говорит Хаким подъезжая. — Так попробовать?

— А почему же нет, попробуй, — соглашается Лаптев.

— А если подохнет? — спрашивает юноша, поглядывая на буйвола. — Он же у меня один.

Лаптев глянул на Хакима.

— А разве Сатиапал не поручился за успех?

— Значит — попробовать?

Речь идет о кристаллах, полученных Хакимом от Сатиапала. Прошло уже несколько дней после знаменательной сходки в Навабгандже, и пока никто не воспользовался подарком раджи: каждый боится осуществить первый эксперимент.

Сегодня, очевидно, Хаким отважится. Это видно по его решительно сведенным бровям и возбуждению, которое не так легко скрыть.

Хаким возвращается с базара. Он очень выгодно продал рис, а теперь решил подкормить для продажи своего, хоть и не старого, но слишком худого буйвола. Хакиму нужны деньги, — очень много денег, не менее ста рупий!

— А если она не согласится? — задумчиво спрашивает Хаким, и в его глазах вспыхивают огоньки тревоги.

— А она тебя любит? — лукаво спрашивает Лаптев.

— Любит! — решительно отвечает великан.

— Тогда — согласится! — уверяет Лаптев.

Это похоже на разговор двух сообщников, понимающих друг друга с полуслова. Но ведь так и есть: только Андрею и рассказал Хаким о своей беде и только от него услышал слово совета.