Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Одна толпа юношей перед ней расступалась; другая собиралась следом за ней. Столкнувшись, два потока — один двигающийся от реки, другой к ней возвращающийся — образовали вокруг Зулейки и герцога совершенную сумятицу, не успели те пройти половину аллеи. Позади и по сторонам люди толкались, качались, напирали. «Помогите!» — кричал не один пронзительный женский голос. «Не толкайтесь!» «Выпустите!» «Скотина!» «Спасите, спасите!» Многие дамы упали в обморок, а спутники, поддерживая их и оберегая в меру возможностей, пытались через головы товарищей хоть мельком посмотреть на божественную мисс Добсон. Для нее же самой и герцога посреди ужасной давки было достаточно свободного места. Почитание публики чудесным образом открывало пред ними путь. Они миновали аллею, не замедлив степенный шаг. Даже повернув налево на довольно узкую тропинку перед баржами, они не встретили препятствий. Ровной походкой прошли они, единственные среди всех невозмутимые, невзъерошенные и непомятые.

Герцог был столь погружен в свои мысли, что едва заметил странную сцену. 3улейка же, что неудивительно, была в самом наилучшем настроении.

— Какая куча плавучих домов! — воскликнула она. — Мы туда?

Герцог вздрогнул. Они уже были напротив баржи Иуды.

— Вот, — сказал он, — наша цель.

Он прошел через ворота в заграждении, ступил на сходни и предложил Зулейке руку.

Зулейка обернулась. Юноши в переднем ряду, упершись плечами во второй ряд, сдерживали напирающую толпу. Зулейка не прочь была снова среди них пройтись; но ей в самом деле хотелось чаю, так что она проследовала на баржу за герцогом и под его протекцией поднялась по трапу на верхнюю палубу.

На палубе, под навесом из красных и белых полос, было весело и прохладно. По сторонам свисали пучки красных и белых цветов. Зулейка перешла на сторону обращенную к берегу. Она облокотилась на поручень и посмотрела вниз.

Толпа растянулась насколько хватало глаз, чередой обращенных к Зулейке лиц. И вдруг рванулась вперед. Передний фланг был неодолимо выпихнут мимо баржи — выпихнут желанием остальных посмотреть на Зулейку поближе. Сила напора была такова, что каждому мужчине доставалось лишь мимолетное видение: как он ни сопротивлялся, его уносило дальше, не успевали глаза сообщить мозгу, что они увидели.

Иудовцы совершали отчаянные попытки взойти на баржу, прорваться через ворота в заграждении; но тщетно, их тоже уносило.

Постепенно лавина утихла, сделалась всего лишь рекой, процессией юношей, бросавших наверх робкие взгляды.

Не дождавшись последних отстающих, Зулейка перешла на другую сторону палубы, глянула на залитую солнцем реку, села в плетеное кресло и попросила герцога перестать кукситься и принести чаю.

У буфетной стойки толклись среди прочих двое юношей, чью беседу с герцогом я описал.

Зулейка заметила особенное упорство в их взгляде. У подошедшего с чашкой герцога она поинтересовалась, кто они. Он, не солгав, ответил, что не знает, как их зовут.

— Тогда, — сказал она, — узнайте и представьте их мне.

— Нет, — сказал герцог, садясь в соседнее кресло. — Я этого не сделаю. Я ваша жертва — не ваша сводня. Эти два мужа стоят на пороге жизненного пути, пристойного, возможно, и плодотворного. Не собираюсь ради вас ставить им подножку.

— Что-то, — сказала 3улейка, — не очень вы вежливы. И определенно нелепы. Мальчишкам свойственно влюбляться. Если эти двое в меня влюбились, почему им нельзя со мной поговорить? Это будет впечатление, которое они будут всегда вспоминать с романтическим удовольствием. Возможно, они меня больше не увидят. Зачем отказывать им в такой мелочи? — Она хлебнула чаю. — А то, что вы говорите про подножку на пороге, — сущая ерунда. Какой может быть вред в неразделенной любви? — Она засмеялась. — Посмотрите на меня! Когда утром я пришла к вам на квартиру, думая, что люблю безответно, разве я плохо выглядела? Как-то не так?

— Должен сказать, вы выглядели благороднее, одухотвореннее.

— Одухотвореннее? — воскликнула она. — В смысле усталая или больная?

— Нет, вы были довольно свежи. Но вы ведь уникальны. Нельзя но вам судить.

— Нельзя по мне судить этих двоих? Ну конечно, я ведь просто женщина. Я слыхала об утративших юность женщинах, которые чахли от того, что ни один мужчина их не любил. Я слыхала о многих девушках, которые переживали от того, что их не любил какой-то особенный юноша. Но они от этого никогда не чахли. Конечно, юноша не будет чахнуть из-за какой-то особенной девушки. Он скоро влюбится в другую. Чем он страстнее, тем скорее сменяется интерес. Все мои бывшие страстные поклонники теперь женаты. Поставьте, пожалуйста, мою чашку.

— Бывшие? — повторил герцог, поставив ее чашку на пол. — Были такие, что любили вас и перестали?

— Нет, конечно, не перестали. Я, понятно, остаюсь их идеалом и все такое. Они лелеют мысль об мне. Они мною поверяют мир. Но я для них источник вдохновения, а не наваждение; свет, а не гибельный луч.

— Вы не верите в любовь, которая разрушает, любовь, которая губит?

— Нет, — рассмеялась Зулейка.

— Вы не листали никогда греческих пастушеских поэтов, не читали елизаветинские сонеты?