Зульфагар. Меч халифа

— Конечно хреново, — не дождавшись ответа, да, собственно, и не ожидая его, констатировал главарь. — Ну а что ж вы хотели, братцы?.. Мы вас сюда не звали не при Ермолове, не при Шамиле, не при Дудаеве… Вы сами к нам уже двести лет лезете, хотите у нас навести свои порядки!.. Ну а у нас вы спросили, хотим ли мы жить по вашим порядкам?.. Вот и выходит: за что боролись, на то и напоролись, — он чуть помолчал. На пленных не смотрел, говорил вроде как сам с собой, словно размышлял вслух. Те тоже не отвечали на его сентенции. — Мне жалко вас, братцы, — продолжал командир. По-русски он говорил хорошо, правильно, фразы выстраивал грамотно — чувствовалось, что образование в свое время получил, скорее всего, где-то в России. — Честно говорю: жалко. Вот вы смелые люди, воины, солдаты… А вас уже сегодня к вечеру на свете не будет. И ладно бы просто в бою погибли бы — это для солдата, для воина нормальная смерть. Так нет, вас замучают до полусмерти, а потом головы отрежут… Я тоже воин, а не палач. Но только и помочь вам ничем не смогу. Потому что вы мои враги. Вы враги моего народа. Вы нападаете, мы защищаемся. Ну а там, где война, там жестокость неизбежна…

— Удобная позиция, — процедил сквозь зубы Калюжный. И бросил: — Чистоплюй!

Он надеялся, что старший боевик обидится, ударит, а то и выхватит пистолет и оборвет это мучительное ожидание мучительной смерти. Однако тот на его слова отреагировал спокойно.

— Ну а чем твоя позиция лучше моей? — сказал он. Очевидно, он и сам о подобном думал не раз. — Когда ты стреляешь по поселку, в котором живут простые люди, ты о них, об этих простых людях, не думаешь, ведь правда? Или все же думаешь?.. Да нет, ты сам перед собой разыгрываешь, будто о людях, о простых людях не думаешь. Ты сам себя убеждаешь, что там, внизу, только враги и оборонительные сооружения… А ты знаешь, каково сидеть с детьми, с маленькими детьми в подвале дома и ждать: попадешь ты своей фугаской или ракетой в перекрытие подвала или нет? А потом, после вашего налета, выбираешься наружу и видишь, что все вокруг разрушено, все, что строил ты сам и твои предки — все, все разбито, вдребезги!.. И дети плачут, не понимают, почему ты их бомбишь. Неужели ты никогда не думал о том, что эти дети, в которых ты стрелял, но случайно не попал, никогда не забудут пережитый ими ужас?.. Ушли бы вы отсюда по-хорошему, дали бы нам жить самим — всем от этого только лучше было бы! И вам в том числе, русским!.. Ведь и нам и вам эта война во где сидит, — он рубанул ладонью себя по горлу.

— То-то ж к вам бандиты со всего света съезжаются… — пробурчал разведчик.

И вновь командир отряда ответил с готовностью.

— Так это ж наше дело, кто к нам приезжает. Я бы и сам с этими бандитами хезать на одном поле не сел бы, если бы они не помогали нам бороться с вами. Мне, я уже говорил, не нравится, когда живым людям отрезают головы. Да и неживым тоже… Но мне не нравится и то, что вы уничтожаете у нас все подряд. Ведь бомба не различает, где простой жилой дом, а где бандитский притон, пуле все равно в кого попадать — в ребенка или в палача…

Жестокий бандит уже давно скрылся в кустарнике, а боевик, которого он пошел сменить, назад не появлялся. Командир вдруг обратил на это внимание. Наверное, интуиция подсказала, внутренний голос шепнул, что надвигается опасность.

Он оборвал свою речь на полуслове, приподнялся, тревожно огляделся.

Шахиды вольготно разлеглись на траве, отдыхая после предрассветной гонки по лесу, когда преследовали разведчика. Густо заросшая кустарником кромка леса была непроницаемой.

Командир вдруг вспомнил, что ушедшие за телом убитого боевики давно не дают о себе знать, хотя уже и вернуться им пора бы… А ну как эвакуация этого человека должна была страховаться также и с земли?..

Крикнуть ничего он не успел. Только потянул руку к кобуре.

Валиуллин, внимательно следивший за происходящим на поляне, заметил внезапную настороженность здоровяка, который о чем-то разговаривал с пленными. И понял, что дальше тянуть время нельзя — сейчас поднимется тревога.

— Огонь, — привычно негромко скомандовал он.

Он выстрелил первым. Один из боевиков, дремавших под нежарким еще утренним солнцем, чуть дернулся и замер. Вторя автомату Валиуллина, начали частый перестук стволы остальных спецназовцев.