Зултурган — трава степная

— Конечно, — согласился Долан, придавая совсем иное значение словам старосты о заплечной суме. — Если тулум наполнен золотишком… А ты не думаешь, Бергяс, что нынешний тулум твой вытрясут за зиму?

— Легче странствовать будет! — в тон ему отозвался Бергяс, тронув на всякий случай браунинг.

В это время у Онгаша, прильнувшего к узенькой щелочке между косяком и дверью, запершило в носу. Он икнул, растирая переносицу, и отпрянул в глубь прихожей. В одно мгновение Долан оказался рядом.

— Вы кто такой? Зачем подслушиваете мой разговор со старостой хотона? Чего вы здесь торчите, спрашиваю?

Онгашу хотелось сказать этому позднему гостю что-то резкое, но он решил не раздражать и без того крикливого человека.

— Шубу ищу! — пробормотал Онгаш. — Стар я, глаза ничего не видят.

Долан был настроен на разговор с Бергясом без свидетелей и кинулся сам искать одежду старика. Наткнувшись на что-то мягкое в углу, он швырнул свою находку деду.

— Одевайся и марш отсюда!

— Плохо тебя в детстве учили родители, если кричишь на старшего в чужом доме! — упрекнул Долана Онгаш. — Да ведь я и не уйду далеко, пока хозяйку дома не сыщу.

Онгаш ушел, сильно хлопнув дверью.

— Тебе тоже пора идти, Долан, — потребовал Бергяс, беря в руки и вновь пряча оружие. — Говорить нам с тобой не о чем!

— Ты так думаешь? — усмехнулся Долан, усаживаясь на ближний к кровати стул.

— Зачем мне об этом думать? Наши дорожки давно разошлись.

Долан обиженно и с вызовом уставился на Бергяса.

— Дорожки разводят людей и сводят опять. Как видишь, свела, такая узкая, что не разминуться.

— Онгаш! — позвал Бергяс с надрывом, вглядываясь в темное, дышащее прохладой окно. — Найди Сяяхлю!

— Не спеши звать жену, Бергяс! У меня к тебе мужской разговор… — не дождавшись ответа, Долан начал говорить торопливо: — После смерти самого главного, в Москве и Питере пошла потасовка за власть. Во многих губерниях люди нашего сословия, имущие крестьяне, поднимают голову, готовятся к восстанию. Оттуда идут сигналы: и нам пора путать по ногам и рукам здешние совдепы… Голод на нашей стороне, голод посильнее штыков и сабель… Но пуля и сабля тоже потребуются. В драке, сам знаешь, и палка пригодится.

— Слаб я, как видишь, отмахал кулаками, — Бергяс вздохнул, укладываясь навзничь.

— Не руки твои нужны, Бергяс. Ты в другом посильнее любого из молодых.

— Говори скорее, чего вы от меня хотите?.. И уходи, Долан!.. Сяяхля вот-вот придет.

Долан явно горячился:

— Я уйду, но придут другие! И спросят, когда вышвырнут из степи эту Советскую власть: «Ну, а ты, Бергяс, чем помог в борьбе с красными?»

— Чего ты от меня хочешь? — в свою очередь возмущенно вскрикнул Бергяс. — Я прямо об этом спрашиваю, и отвечай прямо, не агитируй меня!

— Мы подобрали надежных людей, — принизив голос и озираясь на дверь, принялся выкладывать свой замысел Долан. — В окрестностях улуса полуэскадрон Озона Очаева, а в Бого-Цохурах с весны накапливается большая группа Цабирова… Все это под нашим глазом… Сейчас настала пора снабдить их оружием. Винтовки есть, но одними винтовками много не настреляешь. Пулеметы нам обещали из-за границы. А за них полагается платить… И лошади понадобятся в запас: на одного всадника — три… Лошади сейчас, в бескормицу, недорого стоят, но все равно деньги нужны… Деньги нужны, Бергяс! — громко повторил Долан последнюю фразу, и то была главная цель, ради которой он пересек степь.

Длинная эта и довольно прочувствованная речь позднего гостя вызвала покамест лишь насмешку у Бергяса. Был он страшен лицом, особенно когда закрыл глаза, вместо них образовывались темные, глубокие впадины, будто у покойника. Но рассудок ему не отказывал.

— Кто такой, твой «спаситель» Озон Очаев? Обовшивевший конокрад! Таким его всяк знал в степи! На любую власть он плевать хотел! Сегодня он угонит коммунарское стадо, а завтра отымет твой или мой скот! С ним небось полдюжины таких же сучьих сынов! И ты хочешь, чтобы это отребье пошло под пулеметы, ради спасения прежней власти? Да Очаев сколько раз обирал мои стада! Если хочешь знать, — Бергяс привстал, держа в руке браунинг. — Я и оружие-то держу против таких, как Очаев.

Долан с выражением крайней досады на лице хотел остановить неприятную для него разоблачительную речь Бергяса, но тот нашел в себе силы высказаться до конца, не обращая внимания на выкрики Долана.

— Доржи Цабирова я тоже знаю. Разве он уже здесь? Доржи уезжал с князем за границу! Ну, с этим я готов поговорить, да… Хочу узнать: научила ли его чему-нибудь чужбина? Если да, изволь, Долан, помогу… Тут мое слово твердо.

— О чем ты собираешься говорить с Доржи? — с явным разочарованием произнес Долан. — Я все знаю о Доржи и могу уже сейчас сказать о нем все: у Доржи двадцать семь всадников, но требуется оружие.