Званый ужин в английском стиле

— Я понимаю… я все понимаю… да. Но я не могла… не могла вынести… Тетка, которая попрекала меня каждым куском хлеба… Мне приходилось носить только черные платья, иначе она начинала меня грызть. Кузины давали мне шали и косынки, которые им надоели… им казалось, что они совершают доброе дело… И я всех их возненавидела, они мне были противны! Когда я заболела, тетка сказала, что я скоро умру и больше не буду им обузой… Услышав это, я поняла, что ничего им не должна. Они больше заботились о своих собаках, чем обо мне. Я была хуже собаки — бедная родственница, от которой они были бы рады отделаться. Вам не понять, какую жизнь я вела! Только Павлуша оказался совсем другим… Он был тогда веселый, оживленный, много охотился, всегда был со мной предупредителен… Он единственный относился ко мне как к человеку. Никогда, ни разу в жизни он не обидел меня, ни тогда, ни потом… И я бы никогда не посмела обидеть его. Я мечтала выйти за него, но его родители и тетка уже все решили… Я была для него нехороша, не то что Лиза или Настя… А ведь он их не любил! Но Павлуша не мог перечить родителям… Мои кузины сделали бы его несчастным. Я спасла его…

— Да, но какой ценой, Анна Владимировна, какой ценой! Неужели вы всерьез все это говорите?

— Вам не понять, милостивый государь. Вы не были на моем месте.

— Вы можете мне не верить, но я тоже был беден, очень долгое время. И семья моя тоже была разорена. Но ни разу мне не приходила в голову мысль пойти, к примеру, начать грабить людей на большой дороге.

— Ни разу? Вы счастливый человек, сударь. Вы можете довольствоваться тем, что у вас есть. А я не смогла. Я всю жизнь должна была страдать из-за того, что мой отец был картежник, который все состояние семьи пустил по ветру, а моя мать была слишком слабовольна, чтобы ему противостоять. Мне надоело отвечать за чужие грехи.

— Что ж, теперь у вас достаточно своих, за которые вам придется держать ответ. Значит, вы признаетесь, что пытались отравить хироманта Пьерлуиджи Беренделли и баронессу Корф?

— Да, да! Мне уже все равно. Пусть только моя семья поменьше страдает из-за меня. Я никогда не хотела их подвести… Но против меня была сама судьба.

— То, как вы действовали, нам уже известно, но меня интересует один момент. Вы всегда носите при себе мышьяк? Ваш муж был уверен, что никто не хранит мышьяк в доме.

— Да, потому что я ему не сказала… Когда мы переехали сюда, у Митеньки в комнате завелась противная мышь, изгрызла его книжку… И мальчик очень расстроился. Кот никак не мог ее изловить, и тогда я купила мышьяк. Я хотела заняться мышью, но не успела, потому что пришлось устраивать вечер и… словом…

— Еще один вопрос. Вы дважды выходили из большой гостиной, когда пела Варвара Николаевна, и всякий раз быстро возвращались. Почему?

— Что ж, теперь я могу сказать вам правду. Я хотела пойти посмотреть, что там с ним… с этим человеком.

— С Беренделли? Иными словами, вы хотели проверить, умер ли он от яда или еще жив?

— Да, если вам угодно. Но я не смогла дойти до малой гостиной, потому что сначала мне пришлось вернуться из-за графини Толстой, которая меня увидела, а потом на полдороге я встретила Владимира Сергеевича.

— Вы поняли, что он шел из малой гостиной?

— Потом догадалась, когда он сказал, что я видела его у столовой. Он солгал.

— И вы ничего никому не сказали? Почему?

— Потому что поняла, зачем он туда ходил. И он, может быть, тоже понял, куда я шла. Хотя я не уверена, конечно…

— Почему вы решили отравить баронессу Корф?

— Странный вопрос, сударь… Вы же были там, вы же все видели. Если бы она осталась в живых, она бы обо всем догадалась. Для женщины она недопустимо умна.

— Вот как?

— Да, именно так. Но я не желала ей зла, поверьте. Я просто не хотела, чтобы моя семья страдала.

— Странные у вас представления о добре и зле, Анна Владимировна.

— Странные? Нет. Знаете, мой сын прочитал в одной книжке, что представления о добре и зле меняются в зависимости от обстоятельств. Не знаю, кто так сказал, но думаю, он был прав.

— Вы пытаетесь оправдать свои поступки?

— Я не ищу оправданий. Те, кто меня любит, найдут в себе достаточно сил, чтобы меня простить. А мнение всех остальных меня нисколько не волнует.

Анна Владимировна говорила тусклым голосом, глядя куда-то мимо Марсильяка.

Следователь почувствовал, что ему неуютно находиться в одной комнате с этой женщиной. Он видел, что она раскаивается вовсе не в том, что сделала, а в том, что оказалась слишком неловкой, и ее поймали. Марсильяк внимательно посмотрел на нее. Образцовая жена, прекрасная мать, благочестивая женщина, рачительная хозяйка — такой она казалась всем до сегодняшнего дня. Но то была лишь видимость, а за всеми масками скрывалось черствое, бездушное, жестокое существо. И самое отвратительное заключалось в том, что она даже не подозревала, насколько отвратительна. Марсильяк почувствовал, что еще немного — и он начнет говорить ей грубости. Он больше не хотел беседовать с ней, не хотел видеть ее, не хотел ее знать. И предпочел бы никогда с ней не встречаться.