Звенья одной цепи

Что потянуло мою упрямую голову выяснять личность доносчика? Мне и делить с ним было нечего, да и встретиться, возможно, не пришлось бы больше ни разу в жизни. Тогда зачем? Затем чтобы узнать нечто новое. Еще одну причину старого как мир поступка. Привычка сработала? Она самая. Если тебя много лет подряд учили наблюдать и сопоставлять увиденное со всеми возможными объяснениями, в какой-то миг перестаешь осознавать, что не нужно пытаться понять все на свете. И конечно же забываешь себя вовремя одергивать.

Да и кто мог предположить, что юнец окажется внебрачным отпрыском управителя городской стражи, не без стараний настырной мамочки начавшим карьеру в отцовских владениях? Обвинение прозвучало смехотворно, никаких телесных повреждений, кроме гневного румянца на щеках юноши, осмотру патруля не предстало, зато дама топала ногами, потрясала грудями и медальоном, обеспечивавшим исполнение любых капризов, потому вечер закончился тем, чем и должен был. Безмятежным сном в городской тюрьме.

Пожалуй, мое настроение по сравнению с мыслями и чувствами, посетившими стражников, можно было назвать вполне радужным. Задерживать далее, чем случится разбирательство, меня не станут, более того, как только я не явлюсь к утренней поверке, начальство начнет искать нерадивого сопроводителя, и горе чадолюбивому управителю, если я отыщусь в камере, а не на свободе. Стражники и так расстарались, поместив меня в то крыло, где обычно коротали дни заключения люди, повинные в растратах, а не в кровопролитии: здесь было тихо и скучно, совсем по-домашнему. Камеры слева и справа пустовали, так что моему спокойному сну не мешало ничего, кроме шаркающих шагов ежечасного обхода. Правда, ближе к утру проснуться все-таки пришлось, по причине того что за решеткой, отделяющей мою камеру от соседской, появился постоялец.

Прибыл он в беспамятстве либо в сильном опьянении, поскольку его втащили под руки и не подающим признаков жизни кулем сгрузили на лежанку. Стражники удалились, я прикинул, что в следующий раз они появятся не ранее чем через полчаса, а стало быть, у меня есть возможность задремать, и уже хотел повернуться к стене, пряча лицо от света коридорного факела, но не успел даже притвориться спящим, как куль зашевелился.

– Э-это что за место?

Следовало бы промолчать, но я вдруг живо представил себе, как не получивший ответа узник начинает кричать, и решил, что любопытство нужно давить в зародыше.

– Тюрьма.

Осмыслив услышанное, парень переспросил:

– Настоящая?

– А разве другие бывают?

Он задумался на предложенную тему, минут пять ворочался, пытаясь то ли подняться, то ли устроиться поудобнее, потом все же сел.

– А как я здесь очутился?

У кого-то в памяти возникают пробелы, у кого-то провалы, и, хотя меня работа лекаря никогда не прельщала, парня почему-то стало жалко. Совсем немного, однако достаточно для того, чтобы продолжить разговор.

– Тебя сюда принесли.

– Почему?

– Потому, что ты не мог идти сам.

Он растерянно посмотрел на свои ноги.

– Не мог?

Я пожал плечами, не надеясь, впрочем, что собеседник разглядит этот жест и поймет сопровождающее его настроение, но другого ответа у меня все равно не нашлось.

Парень тряхнул головой и поднялся с лежанки. Стоять у него вполне получалось, а вот ходить – не слишком: едва смог добраться до разделяющей нас решетки и вцепился в нее, как в последнюю надежду.

Еще один юнец на мою голову… Этот, правда, вроде бы потише. Невысокий, тощий, как соломинка, про таких в народе говорят: непонятно, в чем душа держится. Впрочем, еще нарастит мяса на костях, ему, скорее всего, и восемнадцати еще не исполнилось. Одет недурно, почти зажиточно, хотя пуговицы с курточки чудесным образом куда-то исчезли, оставив о себе воспоминание в виде обрывков ниток. Стражники пошуровали? С них станется. Хорошо, что меня по голове никто не прикладывал, иначе тоже очнулся бы обобранным. А шишка у него знатная будет, когда до конца вздуется…

– Хоть что-нибудь помнишь?

Он снова тряхнул серыми вихрами, словно это должно было помочь прояснить мысли.

– Помню, что не спалось. Вышел на двор вроде… Задумался о чем-то. А потом Турк пришел. – При упоминании имени лицо парня болезненно скривилось.

– Приятель твой?

– Да какой он мне приятель! Пользуется тем, что силы много, и никому прохода не дает.

– Стал задираться?

– Стал… – Парень страдальчески наморщил лоб. – А меня вдруг такое зло взяло, что я ему и ответил. – Он удивленно вслушался в эхо своих же слов. – Ответил… – Юное лицо вдруг просветлело. – Вспомнил! Все вспомнил! Я теперь тоже сильный! Как Турк. Нет, сильнее, чем он!

Видно, в моем взгляде проступило закономерное сомнение, потому что парень мгновенно обиделся:

– Не веришь?

– Ну почему же, – неопределенно ответил я.

– Не веришь… Ну так сам сейчас увидишь! – Костяшки пальцев, вцепившихся в прутья решетки, начали белеть. – Смотри-смотри!