Звенья одной цепи

Я присел рядом с мертвой женщиной, расстегнул несколько мелких пуговиц на пышной груди. Да, так и есть: полотняные мешочки. Туго набитые монетами. Одна медь? Значит, несли на себе все что было. Но зачем? Волосы, запекшиеся в крови, черные как смоль, кожа желтоватая, как у Лодии… Беглые южане? Очень похоже. И мужчина, судя по всему, уроженец юга. Вот только при нем никакого лишнего скарба нет, словно он служил кем-то вроде проводника, а не сам собирался поменять место жительства.

Пока я рассматривал погибших, солдаты перевернули тело своего сослуживца, обнаружив рваную рану на шее, оставленную явно не одиночным и не стальным лезвием. Но меня куда больше заинтересовало то, что, в отличие от женщин, не подвергнувшихся обыску, за пазухой мертвого солдата кто-то, по всей видимости, рылся.

– Не знаете, что при нем было? – спросил я у патрульных.

Те дружно пожали плечами. Слово взял старший:

– Денег Руц с собой не брал. На что их в лесу-то тратить? А больше и быть ничего не могло.

Не могло, но было. Иначе зачем кому-то рвать пуговицы с корнем вместо того, чтобы спокойно расстегнуть, а потом застегнуть их? Что-то ценное. По крайней мере, для того, кто нетерпеливо искал свое сокровище.

– Что эти люди делали в лесу?

– Известно что. – Старший солдат жадно покосился на развязанный мною мешочек. – Беглые они. Наверное, патруль их нашел и…

Вот именно. «И»? Зачем и кому понадобилось их убивать? Нанесенные раны походили на оставленные зверем, но уж больно короткие у того были когти. Короткие и тупые. Случайно потревожили какую-нибудь старую горную кошку? А откуда тогда взялась эта вмятина на черепе женщины? Как будто молотом ударили, только округлым. Очень все это странно. А еще страннее то, что на сцене не хватает еще одного актера.

– Дерк ведь был в этом патруле? Тот рыжий придурковатый парень?

– В этом, в каком же еще.

Значит, он остался жив, и его можно было бы расспросить о случившемся. Осталось только найти.

– Осмотритесь вокруг?

Солдаты неохотно кивнули, прощаясь с желанием пошарить за чужими пазухами, и разошлись в стороны, обходя поляну кругом.

– Да что же это?.. – робко подала голос Ньяна.

– Смерть. Никогда не видела мертвых?

– Да насмотрелась, век бы не видеть. Но кто же их, болезных, так?

– Я тоже хотел бы знать. Только молчат все, спросить не у кого.

И тут, словно возражая моим словам, раздался отчаянный крик. Не звериный, а вполне человеческий. Исходивший оттуда, куда свернул с тропинки старший солдат.

Хотя никакой зелени в лесу не было еще и в помине, тем не менее даже редкой, казалось бы, завесы голых веток хватило для того, чтобы скрыть происходящее от нас всего в двух десятках шагов. И только преодолев ажурную изгородь кустов, мы увидели, кто кричал и чем завершился крик: солдат склонился над молодым парнем, черноволосым и загорелым, с вывернутой за спину рукой вынужденным уткнуться носом в землю и по возможности не делать резких движений.

– Выскочил из-за кустов, – словно оправдываясь, объяснил победитель, а его товарищ, прибежавший на шум одновременно с нами, уже разматывал кольца веревки, сорванной с пояса.

Не прошло и минуты, как нападавший был надежно связан и поднят с земли, чтобы мы все смогли рассмотреть совсем юное, но тем не менее озлобленное на зависть многим старцам лицо. Оказавшись в положении стоя, а значит, глаза в глаза со своими обидчиками, парень попытался плюнуть в наши лица, не попал, зато получил хлесткую затрещину, до крови разбившую тонкую потрескавшуюся губу.

– А ну, стоять смирно! А то…

– Что? Убьете меня, как мою семью? Так давайте, только не тяните!

М-да. Я искал одного свидетеля, но неожиданно получил другого.

– И убьем. Повесим по всем правилам, за нападение на патруль, – в тон парню ответил старший солдат. – Только сначала еще вдоволь на солнышке повялишься.

– Не боюсь я солнца!

– А чего же бежал от него? – спросил я.

Темно-синий взгляд переместился на меня. Вместе с ненавистью и, как ни странно, надеждой.

– А ты сам попробуй поживи там, где солнце жарит и зимой и летом!

Как-то не хочется. Я не люблю ни жару, ни холод в крайних проявлениях. Но речь сейчас не об этом.

– Ты бежал с юга не один?

– Вы же видели сами! Или плохо разглядели?

– Это твоя мать и…

– Сестра! Ей всего восемь лет исполнилось!

– А тебе самому-то сколько?

Он промолчал, на этот раз сплюнув в сторону. Видно, больше не желал получать побои перед смертью.

Помню, Лодия в самом начале нашей совместной жизни, когда еще не нашла себе подружку для задушевных бесед, рассказывала мне о непомерной гордости южан. Например, о том, что южные мужчины предпочитают быстрой смерти долгую и мучительную, а потому берегут силы до последнего. Значит, и этот юноша уже подготовился к путешествию в мир иной? Но почему? Что мешало ему сбежать, прихватив семейную казну? И почему его куртка так странно встопорщилась на груди?

– Ну-ка, придержите его! – велел я, ожидая, что парень будет артачиться, а он и не подумал мешать обыску. Как будто желал, чтобы мое намерение завершилось успехом.