Зверь

Унаследованная от мамы и бабушки, работа с шерстью не приносила удовольствия. Даника взяла на себя эту обязанность, потому что ей нужен был повод уединяться в шерстяной комнатке. В старом закутке для осла царил благословенный покой. Размеренное чавканье и ворочание животных по другую сторону досок были ей приятны, она любила сидеть у прялки и слушать ее шум под ритмичные движения ногой. Сквозь окошко она видела горы на востоке, особенно красивые, когда солнце вставало позади них и создавало золотую кайму или днем освещало всевозможными цветами с юга и запада. Над ними было небо всех оттенков синего. И облака всех оттенков серого. Жалко только, что все время мешалась решетка.

На рассвете она больше всего любила сидеть на скамеечке около колокола, но с тех пор, как Карл стал жить с ней, она не осмеливалась, потому что не хотела, чтобы он раскрыл ее секрет. Тогда бы ему тоже захотелось там сидеть, и это бы все разрушило. Рассвет хотелось оставить себе.

Она редко вязала, к тому же продавать шерсть намного проще. Мама по-своему прославилась, когда занималась вязанием на заказ, и Даника не собиралась пробовать ничего подобного.

Еще дело в цветах. Она их видела не так, как все остальные. Стефан дразнился в детстве, когда она говорила, что в темно-карих глазах Йована есть все цвета радуги. Пришлось упростить высказывания, чтобы ее понимали. Коричневый – это коричневый. Трава зеленая, а небо голубое. Поначалу ее расстраивало, что она видит все многообразие оттенков, но никто ее не понимает, а со временем привыкла жить с этим в одиночку.

Только после смерти матери она стала гадать, могла ли мама видеть мир так же. Или папа. И теперь она думала, унаследовал ли Леон эту необычную способность. Ей очень этого хотелось. Ведь тогда можно показать малышу мир в цвете, поделиться. И вместе с тем Даника все больше беспокоилась о том, какие способности достались ее сыну.

Леон снова плюхнулся в гравий рядом с повозкой. Он улыбался.

– Вот видишь, этот парень все выдержит, он же силен как бык, – сказал Карл. – Надо взять его с собой на выставку животных.

Даника не понимала, сказал он это, чтобы ее подразнить или всерьез. Она разучилась считывать настроение мужа. Он ее все время раздражал.

– Ну да, чего ты только не придумаешь, – пробормотала она и посмотрела на свои щетки. Ей, может, и хотелось посидеть в комнатке в одиночестве, но оставлять Леона полностью под ответственность отца было боязно.

Карл проигнорировал явное недовольство жены и пошел подтянуть упряжь.

Когда Даника подняла глаза, Леон, пошатываясь, шел к ней с камнем в кулаке. В его зеленых глазах буйствовали краски. Сейчас они светились силой и гордостью.

Камень был очень большим.

Даника стала понимать, что ее сын способнее других малышей. Но в то же время ему не хватало чего-то, что было у остальных. А чего именно – непонятно. Когда ребенок снова и снова бился о какое-нибудь препятствие или тянул ручки к огню, Даника боялась, что ему недоставало ума. Поведение Леона ее беспокоило, иногда даже пугало. В моменты особенного отчаяния казалось, что им движет зло. Тогда она чувствовала себя худшей в мире матерью.

В следующее мгновение Леон уронил камень на ногу матери и воодушевленно захлопал в ладоши. Даника откинула щетки и схватилась за стопу. Та горела от боли, но ни один звук, кроме испуганного вдоха в момент удара, не сорвался с губ.

Леон в это время радостно уселся на землю рядом с ней. Он нашел один из мешочков с уже расчесанной шерстью, которые лежали на земле, и принялся гладить рукой.

– Мягко, – прошептал он и улыбнулся.

Карл посмотрел на них и покачал головой.

– Дурной парнишка, – сказал он. Потом подбежал к козлам, взял поводья и прищелкнул языком, чтобы лошадь тронулась.

Он не видел, что в душе его жена плакала, хотя глаза этого не выдавали.

«Ничего не понимает, – думала Даника. – А теперь еще и сын такой же».

Даника перестала гордиться сыном, остался только стыд. Не за силу, а за поведение и, наверное, больше всего за то, что она не справляется. Приходилось сторониться всех, и в основном она сидела дома. Люди не должны были увидеть, что с Леоном что-то не так. Это было бы невыносимым позором.

В шерстяной комнатке всегда была припасена бутылка. Капля настойки успокаивала Данику, иногда даже чересчур. Карл не заметил, что она стала больше пить, – он вообще ничего не видел. Он и сам любил выпить, хранил дома местное дешевое вино и настойку в избытке. Подсчет не вел, просто пополнял запасы по мере необходимости.

Пьянства Даника тоже стыдилась. Не перед Карлом – перед Мирко. Поэтому позаботилась, чтобы тот ничего не обнаружил.

Она была уверена, что Мирко заметил странности Леона, но не подал виду. Он относился к Леону как к обычному ребенку, видел в нем только лучшее, и малыш отвечал обожанием. В каком-то смысле именно Мирко давал Данике надежду, но даже на него она не могла безусловно положиться: рано или поздно он пойдет своей дорогой и встретит женщину. Она старалась об этом не думать.