Зверь

Иногда Даника давала Карлу то, о чем он просит. Ее утомляли приставания. Большой сильный мужик все время требовал ее внимания, как младенец. А если не получал – топил себя в самогоне. Или начинал ревновать. Как он вообще мог ревновать к собственному сыну? Жалко и изматывающе. И не очень возбуждало.

Иногда ей и самой хотелось, но ее уже не тянуло именно к нему. Речь шла, скорее, об удовлетворении низменной физической потребности, а Карл был мужчиной, с которым это можно было сделать. Как правило, все проходило в гостиной, пока Леон был в спальне.

– Почему ты перестала вопить? – пробормотал он как-то ночью после этого. Над полями висела холодным солнцем луна и светила в окна гостиной.

– Вопить?

– Ну, кричать. Раньше ты кричала.

– А, ну да, наверное.

– Мне надо делать что-то еще? – прошептал он с непривычной неуверенностью. – Я же не знаю…

– Нет, Карл. Все нормально.

– Это чтобы Леон не услышал? Он же спит. И ему все равно.

Она прислушалась к сыну в спальне. Тот шевелился, и она встала с дивана.

Карл тут же схватил ее за руку.

– Ты со мной почти ничего больше не делаешь. Помнишь, раньше…

– Спокойной ночи, Карл.

Ну, конечно, причина в Леоне. Сын не должен был ее слышать. Они и так слишком близко, но дело не только в этом. Кричать – отдаваться полностью, терять контроль. Терять землю из-под ног. Сбрасывать с себя ответственность. Этого она не хотела.

И, тем не менее, она мечтала сбросить все.

В грудном Леоне не было ни капли доброты. Он не только высасывал из матери молоко и силы, – он кусал ее, хватал за грудь, кожу и волосы с такой мощью, что ей приходилось бинтовать раны. Но кричать от боли, которую причинял собственный ребенок, она отказывалась.

Леон был как большой неуклюжий щенок, не контролировавший ни силу лап, ни силу укуса. Никому не нужный щенок, которого невозможно приручить. Он быстро научился подтягиваться и вставать, мускулов у него на это хватало. Этап ползания он перескочил. Несколько дней – и он научился ходить на своих крепких ножках. Точнее, ковылять, и прошло немало времени, прежде чем его походка стала сколько-нибудь напоминать нормальную, а полностью обычной она так и не стала. Словно мускулы Леона взяли все управление на себя, а остальное тело просто шло следом.

Иногда, еще в младенчестве, с ним случались припадки, подобные первому, сразу после рождения. Каждый раз Даника, затаив дыхание, молилась, чтобы все прошло. И все проходило. Через полгода стало казаться, что душа вроде бы нашла себе место в теле.

Бывало, Леон мог расплакаться, а Даника не понимала отчего. Он спокойно сидел и бесшумно плакал, показывая себе на ножки или на руку, а ямочки на щеках исчезали в слезах, как следы на песке исчезают под волнами. Она думала, это боли роста его мучают. Когда тело растет так быстро, оно и болеть должно сильнее обычного.

В эти минуты Даника была бессильна, и боль казалась еще хуже, чем обычно, оттого что это не ее собственная боль.

И еще отец. В редкие моменты игры с сыном Карл любил его подбрасывать и, казалось, как и малыш, не знал никаких границ. Даже когда он просто хотел убрать Леона с дороги, он отталкивал ребенка, как овцу или мешок с зерном. Даника попрекала Карла и винила в том, что Леон не научился управлять собой. Но Карл не желал ничего слушать. Он не видел проблемы.

Леон же воспринимал все удары без единого писка, в основном с улыбкой. Быстро и бесстрашно он вставал на ноги.

– Спокойнее, – сказал ей как-то Карл. – Ничего ведь не происходит. – Он только что закинул сына в сено на вершину обоза, к явному восторгу мальчика и недовольству его матери.

Даника сидела во дворе на скамейке в солнечных лучах и собиралась чесать вымытую и высохшую шерсть. Мирко в тот день не было. Ей хотелось, чтобы он играл с ребенком. Он никогда не переступал черту.

На мгновение Леон исчез за краем повозки. Потом показалась его взъерошенная голова, а вскоре она увидела, как он перевешивается через край и падает в гравий с громким ударом. Старая серая кобыла, запряженная в повозку, прекратила жевать и медленно обернулась на мальчишку в гравии. Потом повернула голову, опустила ее и продолжила трапезу с полузакрытыми глазами. Животные постепенно привыкли к ребенку, который, спотыкаясь, путался у них под ногами. Они научились, что при необходимости нужно подвинуться.

Даника не успела прийти Леону на помощь, а тот уже стоял и улыбался, протягивая руки Карлу: хотел, чтобы его снова подбросили. Карл отправил его в очередной полет, а Даника раздраженно фыркнула, с силой проводя щетками по шерсти.