— Никакими мотивами я не руководствовался, — спокойно сказал Ивон Роделек, — я только подчинился необходимости. Воспитание Жака было бы неполным, если бы он не испытал нежности в той форме, которая есть любовь, доведенная до самоотречения. Нужно было дать этому чрезвычайно чувствительному ребенку полное представление о понятии «любовь» — о любви к ближнему, о любви к самому себе, что позволило бы ему осознать свое человеческое достоинство. Только Соланж Дюваль могла дать ему представление о нежности. Чем больше размышлял я о странной судьбе этих двух детей, тем больше обретал уверенность в том, что мой девятнадцатый слепоглухонемой не предназначен в будущем к одиночеству, как это было с его предшественниками. Я поговорил с нашим врачом — доктором Дерво, — он придерживался такого же мнения. Разве не лучше было бы, если бы в нем заговорили самой природой обусловленные стремления и желания, вплоть до желания плоти? Такой день придет, и никакой закон не запрещает Жаку радоваться человеческими радостями. Человек не создан для того, чтобы жить в одиночестве, если только он самим небом не предназначен для спасения душ человеческих. Разве не само Провидение в его бесконечной мудрости устроило так, что на пути несчастного ребенка встретилась Соланж Дюваль?
Каждую неделю Соланж писала Жаку. Я внимательно читал эти письма, отвечал на них вместо Жака, который еще не мог этого делать, и складывал в ящик письменного стола. Однажды наконец я перевел их по Брайлю и вручил Жаку. Он с жадностью прочитал их. Успехи сделал не только мой ученик. Повзрослевшая Соланж писала совершенно замечательно. Уроки, которые с согласия матери по моей просьбе давала ей в Париже сестра Мария из приюта Милосердия, пошли на пользу. К совершеннолетию Соланж могла бы иметь солидные знания, необходимые для того, чтобы помогать Жаку. Ибо я был теперь уверен, что мой ученик не сможет в будущем жить один и что ему нужна внимательная подруга. И я позаботился о том, чтобы монахиня подготовила такую подругу, — она регулярно писала мне из Парижа и рассказывала об успехах своей воспитанницы.
Я посоветовал сестре Марии постараться, чтобы тонкая и чувствительная девушка не заподозрила о наших дальних планах в отношении ее будущего и особенно чтобы она не догадалась, что из ее писем мы знаем о ее чувствах, очень чистых, к Жаку. Мы с сестрой Марией решили, что Провидение само распорядится, когда придет время. Соланж с Жаком были еще очень молоды, нужно было ждать их совершеннолетия. Сначала его достигнет Соланж, а когда Жаку будет двадцать один год, ей исполнится двадцать четыре. Но это и неплохо — лучше, если спутница жизни будет постарше, хотя бы для того, чтобы руководить в семье.
Таким образом, читая и перечитывая письма, переведенные мной по Брайлю, Жак узнал сердце девушки, которая когда-то научила его просить любимые кушанья и подарила Фланелль. «Когда она приедет?» — спрашивал он без конца. Поэтому, узнав от мадам Вотье, что она не может больше держать служанку, я написал мадам Дюваль и предложил работу в институте — она будет кастеляншей, а двадцатилетняя хорошо образованная Соланж заменит Жана Дони. Мадам Дюваль с радостью согласилась. Через месяц рядом с моим учеником была та, которую он так долго ждал и которая, как он считал, не должна больше его покинуть. Ошибался ли я, поступая так? Не думаю.
— То есть вы полагаете, — спросил председатель Легри, — что Соланж Дюваль была идеальной подругой для юноши с его тройным недугом?
— Она была единственно возможной подругой. Но зачем об этом говорить в прошедшем времени? Соланж Вотье до сих пор остается идеальной спутницей жизни для своего мужа.
— Только он сам мог бы сказать нам об этом, — заметил генеральный адвокат Бертье. — К сожалению, поведение подсудимого по отношению к жене после преступления свидетельствует скорее о том, что он не вполне ей доверяет.
— Защита не признает за прокуратурой права на это замечание, которое не основано ни на каких точных фактах! — воскликнул Виктор Дельо. — Пока не будет доказано обратное, мы утверждаем, что чета Вотье продолжает жить в добром согласии.
— Тогда каким образом защита может объяснить тот факт, — язвительно спросил генеральный адвокат Бертье, — что обвиняемый с момента заключения упорно отказывался встретиться с женой?
— Обвиняемый не хотел встречаться ни с кем — ни с женой, ни с матерью. Это скорее доказательство мужественного достоинства, — ответил Виктор Дельо.
— Боюсь, господа, мы отклонились, — заметил председатель. — Можете нам сказать, господин Роделек, когда и при каких обстоятельствах решился вопрос о браке?