Зверь

Вошли судьи, и их появление на короткое время от­влекло девушку от грустных размышлений. При появле­нии председателя Легри с заседателями зал встал. В качестве прокурора выступал генеральный адвокат Бертье — человек, которого Виктор Дельо боялся неиз­меримо больше, чем Вуарена. Недавно произведенный в это высокое звание, генеральный адвокат, кажется, считал делом чести добиваться высшей меры наказания для всех обвиняемых, которые ему попадались. Для Дельо этот Бертье был чудовищем, снедаемым жаждой того, что он высокопарно называл «справедливостью». Защите предстояло столкнуться с изворотливым, ловким противником, красноречие которого действовало на при­сяжных.

Секретарь суда монотонным голосом прочитал обви­нительное заключение. В нем не было ничего нового: оно содержало в себе обобщенное изложение в юриди­ческих терминах тех фактов, которые были уже всем из­вестны из газет. После чтения обвинительного заключе­ния начался допрос с целью установления личности подсудимого — переводчик передавал вопросы предсе­дателя Легри с помощью дактилологического алфавита, прикасаясь к фалангам пальцев Вотье. Чтобы исклю­чить малейшую ошибку при переводе, суд разрешил об­виняемому пользоваться точечным алфавитом Брайля. Как только тот заканчивал выдавливать буквы на перфорированной бумаге, другой переводчик устно пе­ресказывал его ответы суду и присяжным. Хотя такой способ занимал много времени, он был выбран как са­мый надежный и единственный, который исключал ис­кажение в вопросах и ответах.

Этот допрос мог бы показаться публике довольно скучным, если бы работа переводчиков не вызывала са­мый живой интерес.

—     Ваше имя?

—     Жак Вотье.

—     Время и место рождения?

—       Пятого марта тысяча девятьсот двадцать треть­его года, улица Кардине, Париж.

—    Имя вашего отца?

—      Поль Вотье, скончался двадцать третьего сентяб­ря тысяча девятьсот сорок первого года.

—     Имя вашей матери?

—     Симона Вотье, урожденная Арну.

—     У вас есть братья и сестры?

—     Одна сестра, Режина.

Присяжные узнали таким образом, что Жак Вотье, родившийся с тройным недугом в Париже, на улице Кардине, в квартире родителей, провел первые десять лет жизни в кругу семьи, специально порученный за­ботам совсем юной бонны (она была всего на три года старше его) Соланж Дюваль, мать которой, Мелани, также была в услужении у Вотье. Юная Соланж зани­малась в доме только несчастным, состояние которого требовало постоянного постороннего присутствия. От­чаявшись дать ему воспитание, родители — состоятель­ные коммерсанты — стали обращаться в различные спе­циализированные институты, чтобы выяснить, не могут ли те принять несчастного ребенка. В конце концов Ре­гиональный институт в Санаке, основанный братством Святого Гавриила, где при воспитании нескольких по­добных детей были достигнуты превосходные резуль­таты, согласился принять ребенка у семьи Вотье. Сам руководитель института, брат Ивон Роделек, прибыл за ним в Париж на улицу Кардине. Следующие двенадцать лет Жак Вотье прожил в Санаке, где он, обладая жи­вым умом, быстро прогрессировал в развитии.

Дважды с блеском выдержав экзамен на бакалав­ра — в восемнадцать и девятнадцать лет,— он по сове­ту Ивона Роделека, почувствовавшего в нем склонность к литературе, начал писать роман «Одинокий», который спустя три года был опубликован и произвел сенсацию. Молодому начинающему писателю помогала бывшая юная бонна, Соланж Дюваль, которая благодаря забо­там Ивона Роделека также получила приличное обра­зование. Соланж Дюваль освоила шесть различных зна­ковых систем, необходимых ей в общении со слепоглу­хонемым: язык мимики, дактилологию, алфавит Брайля, типографический алфавит Баллю, английское письмо и даже устную речь по методике для глухонемых, кото­рой пользуются довольно редко.

Спустя полгода после появления «Одинокого» Соланж Дюваль в Санаке вышла за Жака Вотье замуж. Обвиняемому было в ту пору двадцать три года, а его жене двадцать шесть Вскоре молодая чета собралась в Соединенные Штаты. Приглашенный американской ас­социацией, Жак Вотье в течение пяти лет в большим успехом выступал с лекциями перед широкой американ­ской публикой, рассказывая о замечательных успехах, достигнутых французами в обучении слепоглухонемых от рождения. Все это время Соланж Вотье была по­мощницей и переводчицей своего мужа. Драма на бор­ту «Грасса» произошла при возвращении из этого пу­тешествия.

Председатель произнес ритуальную фразу: — Введите первого свидетеля обвинения...

Это был высокий и стройный молодой блондин, скромно одетый, с открытым приятным лицом: взгляд присутствующих отдыхал на нем после тяжкого впе­чатления от созерцания подсудимого. Даниель не осо­бенно хотелось признаваться себе в этом, но свидетель, о котором она ничего не знала, ей понравился. И по­скольку он ей нравился — а под строгой тогой у нее би­лось девичье сердце, готовое растаять от первого сол­нечного луча,— можно было считать, что он нравился многим женщинам.

—     Ваше имя?

—     Анри Тераль.— Голос был немного смущенным.

—     Время и место рождения?