Зверь

Это, по-видимому, представляло собой странное зре­лище — слепоглухонемой, с расширившимися ноздрями, на ощупь и по запаху пробирается вдоль коридоров, спускается и поднимается по бесконечным лестницам. Страшно подумать о тех мыслях — поочередно безыс­ходных и мстительных,— которые во время этой про­гулки преследовали Вотье. Несомненно, что мысль об убийстве зародилась у него тогда же. Он не подозревал, навстречу какой опасности идет, даже и представить се­бе не мог сцену, свидетелем которой окажется через не­сколько мгновений. С его чувствительностью смысл ее он понял в одну секунду.

Он надеялся еще, что жена не изменяла ему, но со­мнения увеличивались, ревность жгла его. Как верно за­метил господин генеральный адвокат, «хищник», мол­чаливо преследовавший близкую жертву, делал страш­ное для себя открытие. Животные инстинкты, подавля­емые в течение многих лет мудрым влиянием Ивона Роделека, проснулись во всей своей мерзости. Вотье был готов на все, даже убить. Кого? Он еще и сам не знал. Его или ее? Несомненно, первого, кто попадется под его мстящую руку... А может быть, и сразу двоих. Он шел по коридорам навстречу судьбе, его вел запах — впере­ди была жизнь или смерть.

Перед каютой Джона Белла он заколебался: стран­ная вещь — запах духов уходил и дальше по коридору. Это его озадачило. Как поступить? Войти в каюту или идти дальше по коридору? В конце концов он осторож­но толкнул дверь.

Последуем за ним дальше, в каюту, где он почувст­вовал запах ненавистного американца. Два интимно смешанных запаха могут свидетельствовать только о виновности обоих. Они там... Им не скрыться. Никако­го оружия ему не надо — хватит рук. Зачем терять вре­мя и искать нож для бумаги? Уверенный в своей герку­лесовой силе, Вотье и не думал о том, чтобы использо­вать какое-нибудь оружие для преступления. Им руко­водит рефлекс, подсказанный другим чувством, которым он, слепой, владеет виртуозно,— осязанием. А осязание требует непосредственного контакта — он задушит!

Я настаиваю, господа присяжные, на этом пункте только для того, чтобы исправить грубую психологиче­скую ошибку, допущенную при воссоздании картины преступления. Если бы убил Вотье, то он не стал бы пользоваться ножом, он сделал бы это своими сильны­ми и ловкими руками. Само это воссоздание картины преступления должно было бы удивить инспектора Мервеля и его сотрудников: удар, нанесенный слепоглухоне­мым, слишком профессионален, чтобы его можно было считать достоверным. Это был удар, заранее отрепети­рованный в течение получаса, пока он находился с по­койником. Вотье прекрасно понимал, что исход суда в большой степени будет зависеть от того, как он нанесет этот удар,— а он хотел взять ответственность на себя, чтобы спасти жену. Любой ценой надо было внушить следователям абсолютную уверенность в том, что он способен пользоваться ножом и нанести с первого раза точный удар, несмотря на свою слепоту.

Именно здесь следствие начало спотыкаться. Но вернемся к тому моменту, когда слепоглухонемой осто­рожно входит в каюту, угрожающе вытянув вперед ру­ки. Он наталкивается на койку, спотыкается. Инстинк­тивно протянутые вперед руки натыкаются на лежащее тело, он узнает ненавистный запах, к которому приме­шивается запах духов Соланж, и еще — терпкий запах крови. Уже начинает пахнуть трупом.

Вотье отступил, затем руки снова потянулись к аме­риканцу. Пальцы касаются груди, затем медленно под­нимаются к лицу, останавливаются на шее, ощущают теплую, вязкую жидкость — кровь! Пальцы нащупывают края раны. У слепоглухонемого — никаких сомнений — рана нанесена ножом. Пальцы снова спускаются к гру­ди и на какое-то время замирают в области сердца. Все так и есть — сердце уже не бьется. Американец — мертв, убит. Пальцы начинают бегать по койке, вокруг трупа в лихорадочных поисках орудия преступления. Наконец рука его находит: Вотье тотчас узнает такой же нож для бумаги, которым он часто пользуется в своей каюте, разрезая книги, которые Соланж ему читает.

Пальцы ощупывают все подряд в надежде найти что-нибудь еще. На ночном столике они внезапно зами­рают снова, наткнувшись на еще один предмет —прос­той шелковый шарф, пахнущий духами Соланж, кото­рый он столько раз трогал. Этот шелковый прямоуголь­ник, который Вотье по привычке называл «зеленым шар­фом»,— шарф жены. Еще одно неопровержимое дока­зательство того, что Соланж где-то здесь, недалеко. Но где она может прятаться?

Вотье оставляет койку, чтобы проверить в каюте все — пройти в туалет, ощупать стены, платяной шкаф, багажные полки. Ничего! Никого! И вдруг он понима­ет... Все объясняется! Все так просто и ясно! Под каким- то простым предлогом американцу удалось затащить Соланж в каюту, но она сопротивлялась. Она не захо­тела ему уступить и совершила поступок, который ему, мужу, кажется героическим — она ударила несчастного первым подвернувшимся под руку предметом. Им ока­зался лежащий на ночном столике нож для бумаги.