Зверь

К несчастью, в этом безумии Соланж потеряла свой шарф, который остался в каюте после ее бегства,— зе­леный шарф. Теперь он понял, почему запах духов Соланж уходил дальше по коридору,— убив американца, Соланж побежала в том направлении, на верхнюю па­лубу. В спешке она даже не захлопнула за собой дверь, которая так и осталась приоткрытой. Поскольку рас­права свершилась, нужно было любой ценой спасти Соланж от обвинения в убийстве. Нельзя было терять ни секунды. В любой момент кто-нибудь мог прийти и об­наружить преступление еще до того, как Жак его «под­делает». Такая верная супруга стоила того, чтобы ради нее пожертвовать собой. Лучший и самый надежный способ отвести подозрение — подставить в этом убийст­ве себя вместо Соланж. Он, слепоглухонемой, возьмет это преступление на себя. Он ничем не рискует, кроме как несколькими годами тюрьмы. Разве они осмелятся осудить на смертную казнь слепоглухонемого от рожде­ния? Учтут смягчающие обстоятельства. Впрочем, за­щищаться ему будет легко — он будет упорно молчать, это произведет впечатление на суд и зародит такое сом­нение, результатом которого будет легкое наказание. Затем, выйдя из тюрьмы, он снова соединится со своей прекрасной женой и заживет с ней счастливой жизнью, без всяких соперников.

Все эти путаные мысли должны были промелькнуть в его разгоряченном мозгу в течение нескольких секунд. Он прикрыл дверь. Прежде всего надо было убрать два вещественных доказательства — нож, на котором оста­лись отпечатки пальцев Соланж, и, в особенности, шел­ковый шарф — он выбросил его в море. Собираясь вы­бросить и нож, Вотье заколебался. Когда его арестуют, то спросят, каким образом он мог убить этим оружием. Нужно было хладнокровно отрепетировать удар, кото­рый в безумии нанесла Соланж, нужно, чтобы он был безупречно точным. Он судорожно зажал в руке нож. Много раз он повторял механическое движение рукой. Только убедившись, что он может продемонстрировать этот смертельный удар при воссоздании картины пре­ступления, Вотье решился выбросить через иллюмина­тор в море нож, на котором были отпечатки пальцев его жены.

Он должен был теперь оставить на месте преступле­ния свои собственные отпечатки. Он хватался испачкан­ными кровью пальцами за все. Он расписался в «своем» преступлении. Чтобы создать впечатление, будто амери­канец сопротивлялся, он с койки перетащил труп к двери, намеренно опрокидывая по дороге мебель. Сно­ва осторожно приоткрыл дверь, чтобы первый, кто пройдет по коридору, обнаружил убитого и убийцу. Ждать пришлось долго. В этом ожидании был особый привкус. Третье хорошо развитое в нем чувство позво­ляло ему во всей полноте ощутить «вкус» преступления, «его» преступления. Я говорил вам, господа судьи, что однажды — только однажды за всю свою странную жизнь — Вотье проявил себя как настоящий зверь. И было это именно в тот момент, о котором я говорю. С необыкновенной остротой он пережил от начала до конца преступление, которого не совершал. В своем воображении он представлял поднятую на американца в справедливом возмездии руку. Он уже больше не со­мневался в том, что действительно был убийцей, и упи­вался воображаемым преступлением. Жак Вотье не со­жалел ни о чем — морально он тоже убил Джона Белла.

Вот в чем состоит его преступление, господа присяж­ные. Конечно, оно велико, но не подлежит уголовному наказанию.

Последние произнесенные адвокатом слова застави­ли присутствующих содрогнуться. Даниель была потря­сена. Мысль о том, что человек такого исключительного ума мог из-за любви превратиться в зверя и даже убить, странным образом взволновала ее. Постепенно нараставшее чувство невольного восхищения обвиня­емым от этого еще более усилилось — разве не исклю­чительный человек этот Жак Вотье, для которого ничто не имело значения, кроме любимой жены?

Виктор Дельо не обратил ни малейшего внимания на замешательство в зале, которое породили его слова. Он подождал, пока гул утихнет, и продолжал с тем спокой­ствием, которое никогда его не покидало:

—      Прошу вас теперь, господа присяжные, взгляните на Вотье: что он собой представляет! Посмотрите, как изменилось его бесстрастное до сих пор лицо. Сейчас он уже не играет роль — его смятение неподдельное, ис­креннее. Его восторженная мечта о любви рухнула. Он только что узнал также, что не Соланж убила своего любовника, не она нанесла удар, который он в ослеп­лении страдающего сердца считал справедливым. И сле­довательно, у него уже нет никаких причин брать ответ­ственность за преступление на себя. Прошу переводчи­ка, если будет согласие господина председателя, задать подсудимому такой вопрос: «Жак Вотье, верно ли мое описание того, как вы обнаружили и «подделали» пре­ступление?»

Переводчик передал вопрос слепоглухонемому. Вотье поднялся во весь свой высокий рост и впервые за время процесса стал делать быстрые знаки пальцами по мимическому алфавиту, которые могли видеть все присутствующие. Переводчик громко перевел:

—     Описание верное.