Зверь из бездны

Артем зазевался, глядя на мраморную девицу слева от себя. Покрывало, в которое нарядил ее давно умерший скульптор, столь фривольно сползало с изящной фигурки, приоткрывая взору путника пышные мраморные перси, что весь облик памятника ну никак не вязался с той печальной функцией, которую он выполнял. Этой статуе скорее приличествовало стоять в каком-нибудь борделе для купцов различных гильдий и чиновников средней руки, чем оплакивать усопшего. Отведя наконец глаза от чересчур соблазнительного надгробия, Казарин с неудовольствием обнаружил, что обтянутая болоньей спина куда-то запропастилась.

Он заметался между могил, как заяц-подранок, пытаясь высмотреть среди памятников долговязую фигуру беглеца. Но тот словно сквозь землю провалился. Дурной сон никак не хотел заканчиваться. Артем бросался то влево, то вправо, пытался двигаться широким зигзагом, как собака-ищейка, работу которой ему до этого не раз приходилось наблюдать. Но все было напрасно: он только порвал брюки о старую покосившуюся оградку и вымазал ботинки в липкой кладбищенской глине.

Наконец запыхавшийся Казарин облокотился на высокий старинный крест, чтобы хоть немного отдышаться. Вдруг откуда-то сверху на надгробный памятник спикировала жирная ворона. Она принялась чистить иссиня-черные перья, нахально подвернув Артему облезлую задницу с частично выдранным хвостом.

– Пшла вон, дура! – цыкнул на нее Казарин.

Птица прервала свой туалет, внимательно посмотрев на него осмысленным глазом-бусинкой, и вдруг картаво, но вполне отчетливо произнесла:

– Спи спокойно, дорррогой товарррищ!

И метко цыкнула из-под куцего хвоста белой, как сперма, дрянью прямо Казарину в лицо.

Он отшатнулся от демонической птицы, размазывая по щеке вонючую воронью метку. Тяжелые впечатления этого дня дали о себе знать. У Артема наконец сдали нервы, и он бросился бежать, не разбирая дороги. В спину ему неслось хриплое карканье:

– Пусть будет земля тебе пухом! Крррепко деррржим знамя коммунизма, пррринятое из твоих рррук, товарррищ!

На бегу Казарин запнулся за низенький, вероятно, детский памятник, и ничком шлепнулся в находившуюся за ним могилу, порядком просевшую за давностью лет. Правой рукой он напоролся на какую-то ржавую арматурину и выматерился от резкой боли. А затем сразу же забыл про нее, уставившись на буквы, выбитые на надгробной плите, почти полностью вросшей в землю.

«Титу… …никъ Артем… Казар…». – Надпись была присыпана землей и некогда иссохшими, а сейчас отсыревшими и пахнувшими гнилью мумиями листьев. Артем принялся разгребать этот мусор руками, оставляя на камне кровавые отпечатки распоротой ладони. Наконец он прочитал, шевеля губами и не веря собственным глазам:

«Титулярный совѢтникъ

Артемiй Казаринъ»

И это все – никаких дат рождения и смерти, если они, конечно, не были полностью стерты неумолимым временем. Вместо них чуть ниже была выбита странная, двусмысленная эпитафия:

«Рожденiе – не начало, смерть – не конецъ».

Волосы зашевелились у Артема на загривке. Конечно, логика тут же начала нашептывать про случайного тезку или в крайнем случае какого-то давно позабытого дальнего предка (ага, конечно, вот тут, почти в двух тысячах километров от родного Питера!). И ведь даже чин покоившегося под плитой господина примерно соответствовал Артёмову – историю на его родном юрфаке преподавали серьезно, и Казарин неплохо помнил петровскую «Табель о рангах». Тяжелое предчувствие чего-то неотвратимого и ужасного вдруг сдавило ему сердце.

И тут же на него обрушилась с небес громко галдящая бесформенная черная туча. С победными криками гнусная эскадрилья раз за разом бесстрашно атаковала скорчившегося на земле человека. Крепкие клювы впивались в не защищенные одеждой участки тела. Растрепанные черные твари лезли в лицо, норовя выклевать глаза. Щеки, лоб и голова Артема кровоточили в нескольких местах. Ему все же удалось схватить рукой одну из бестий и размозжить ее тушку о могильную плиту так, что кровь брызнула ему прямо в лицо. Это на миг ослабило силу атаки – все же черным тварям не было чуждо чувство страха. Воспользовавшись секундной передышкой, подаренной ему пернатыми исчадиями ада, Казарин, ослепший от заливавшей его лицо своей и чужой крови, вскочил на ноги и из последних сил кинулся наутек.

Но вскоре силы иссякли. Изувеченный болезненными и глубокими ударами длинных клювов, оглохший от истошных криков летающих бестий, Казарин в изнеможении повалился на какой-то длинный, опрокинутый на землю памятник, и свернулся калачиком, приняв позу эмбриона. Он понял, что убежать от жутких крылатых преследователей ему не удастся.

Глава 10 Овал на сером обелиске