Зверь из бездны том IV (Книга четвёртая: погасшие легенды)

(Нечестивцы удалили отсюда Иисуса и водрузили на его место герб короля; это племя знает, что есть у него другой бог.)

За эти два стиха ребенок заплатил тридцатью годами заключения в Бастилии. Дат и Деметрий, бросавшие в лицо Нерону дерзкие остроты с намеками на его преступления, — оставались, по словам Светония, почти безнаказанными: очевидно, «антихрист» умел принимать обиды хладнокровнее и прощать их легче, чем «христианнейший король» Франции...

Из императора этого христианская теократическая легенда, воспользовавшись дошедшими до нее памфлетами стоической аристократии, создала символ злоупотребления властью и пугало, которым всегда пользовалось самовластие, имевшее любезность быть не зверским, чтобы напомнить обществу, им управляемому, что бывало и может быть также и зверское самовластие, и вот как вы счастливы, что живете не под его свирепым, а под моим кротким скипетром. И, таким-то образом, в веках союза теократии с аристократией, память человека-символа обрастала мифом, пока совершенно и бесследно в мифе не утонула.

Идеей моего «Зверя из бездны» была, конечно, отнюдь не апология Нерона и не оправдание его, как исторического характера. Но — лишь показание того, что «зверь из бездны» совсем не исключительная какая-нибудь фигура в ряду исторических представителей самовластия, а вполне естественная, законная, непременная, и — быть может — даже менее выразительная в своих отрицательных чертах, чем великое множество самовластных владык, оставшихся в памяти истории и народов с гораздо лучшей репутацией.

Ведь, строго-то говоря, главная тяжесть в обвинительном акте истории против Нерона опирается отнюдь не на грехи его как правителя государства. Эти прощались ему довольно легко, да, как мы не раз видели, весьма часто являются грехами только в исторической перспективе, а с современной точки зрения возбуждают недоумения, почему они грехи? Центром обвинений остаются семейные преступления Нерона, пожар Рима, гонение христиан и сценические увлечения, при — чем, как было говорено в свое время, эти последние в глазах римских аристократов, были всего менее извинительны.

У нас, в XX веке, этот последний, самый тяжкий пункт обвинения, конечно, может лишь вызвать улыбку. Девятнадцатый век завещал нам фигуры Людвига I Баварского, поэта, Людвига II Баварского, романтика-вагнерианца, серьезно воображавшего себя перевоплощенным Лоэнгрином, сестру его Елизавету Австрийскую, поэтессу и наездницу...

В каком государстве теперь нет театров, принадлежащих царствующей фамилии, — театров, носящих названия императорских, королевских, княжеских и пр? В каком современном дворце не ставятся теперь великолепные спектакли, с участием принцев и принцесс крови, в присутствии двора и бесчисленных приглашенных? И бывают случаи, что подобные спектакли обращаются в своего рода государственные события и символы, имея вид национальных маскарадов и обходясь казне роскошью своей в суммы с многими нулями...

Участие Нерона в пожаре Рима — нелепая политическая сплетня.

Гонение на христиан — миф. По крайней мере, в том виде и в тех размерах, как рассказывает о нем интерполятор Тацита.

Остаются, таким образом, на суд наш семейные преступления Нерона. Как ни отвратительны они, но — нельзя не сознаться, что, даже в качестве истребителя своих родных, Нерон, атеист по убеждению и язычник по официальному культу, остается далеко позади многих государей, принадлежащих к религиям возвышенно-спиритуалистическим: мусульманской, иудейской, христианской. В последней мы находим многих государей, обремененных теми же грехами, что и Нероновы, отнюдь не с репутацией «зверя из бездны», но, наоборот, с эпитетами у имен их — «Великий», «Святой», «Благословенный» и даже «Равноапостольный»... Оставляя в стороне свирепости малокультурных князей-просветителей полудиких народов, семейные бойни Меровингов и Рюриковичей, мы легко найдем те же самые нравы на уровне весьма высоких культур, собиравших законоположные конгрессы по религии и этике, вырабатывавших в этих областях вековые постановления, за малейшее, хотя бы буквенное, отступление от которых в последующих веках люди казнили людей виселицей, топором и костром... Известно, как Нибур возмущался титулом ίσοαπόστολοζ присоединяемым к имени Константина Великого, в византийском дворце которого кровь лилась куда более широким потоком, чем в Domus Transitoria Нерона...

Saturni aurea Saecula quis requirat?

Sunt haec gemmea, sed Neroniana! —

(Кому придет в голову мечтать о возвращении Сатурнова золотого века? у нас — век из драгоценных камней, только жаль, на Неронов манер).