Зверь из бездны том IV (Книга четвёртая: погасшие легенды)

Я беру образцы только спешного монументального творчества, такие, в которых не жалели ни средств, ни рабочих рук и сил, эксплуатируемых в условиях русской трудовой невзыска- тельности, в которой наш рабочий превосходит всех других в Европе, и не допускались перерывы в строительстве. Тянувшиеся десятками лет сооружения таких сравнительно незначительных памятников, как храм Воскресения в Петербурге или храм Спасителя в Москве, общеизвестны...

Последнее здание наводит меня на некоторую догадку. Не произошло ли с Золотым Домом той же метаморфозы, какую было суждено пережить в своем осуществлении московскому монументу Отечественной войны? Известно, что, по первому гениальному проекту Витберга, Храм Спасителя предполагалось возвести на Воробьевых горах, где уже были начаты земельные работы под фундамент храма-колосса, долженствовавшего быть новым чудом света... Но Витберг, оклеветанный, впал в немилость и отправлен был в ссылку. Храм Спасителя перебрался с Воробьевых гор в Москву, в виде весьма некрасивой и гигантской часовни, стилем своим свидетельствующей лишь о бездарности архитектора Тона и поразительной скудости художественного воображения в эпохе, которая такую всесовершенную казенщину могла принять за символ своей религиозно-патриотической мысли... А на Воробьевых горах осталось городище: рытвины, насыпи, следы каменной кладки. И это все, что мы имеем от Витбергова храма, вдохновенный план которого восторженно рассказывал нам Герцен.

Те жалкие бугры у подошвы Эсквилина, соприкасающиеся с Колизеем, которые слывут в современном Риме остатками Неронова Золотого Дома, наводят меня на мысль, что судьба Целера и Севера была не счастливее судьбы Витберга. Они успели только произвести земляные работы, может быть, положить некоторые фундаменты, возвести помещения для администрации, необходимой строительному городку с многотысячным населением рабочих, быть может, даже какой-нибудь временный дворец-павильон, вроде тех, которые сооружаются на выставках... (См. прим, в конце книги.) По настоящему же планированного дворца своего осуществить они не успели, за смертью Нерона и последовавшими смутами..

Что дворец при Нероне остался недоконченным, свидетельствует Светониева биография Отона, который в 69 году потребовал от сената ассигновку в 50 миллионов сестерциев (5 милл. рублей) на его достройку и отделку. И я думаю, что Нерон никогда не селился в тех частях Золотого Дома, которые были готовы, если были таковые, и никогда не произносил приписываемой ему пышной фразы о жилье, наконец, достойном человека. Или, если и произнес ее, то — в будущем времени, рассматривая план постройки, а не в настоящем, въезжая в готовый дворец. Один из его преемников и великий его поклонник, Вителлий, наоборот, нашел — едва через год по смерти Нерона — Золотой Дворец в виде, совершенно недостойном служить жилищем императорам. И, наконец, Флавии застали Золотой Дом уже в таком жалком состоянии, что предпочли прекратить и ликвидировать постройку и некоторые части ее обратили в общеполезные учреждения (термы). Озеро спустили и на осушенной площади выстроили колоссальный амфитеатр Флавиев (Colosseum). Здание это — беспримерно гигантское само по себе, но, по отношению к Золотой Вилле, не более, как малая часть ее, строилось около десяти лет (открыто при Тите в 80 году по Р.Х.). На пустырях Целия разбили народный парк. Веспасиан был человек прижимистый, скупой и таких подарков зря не делал. На тебе, Боже, что нам негоже, — по этой логике дарить он мог, этот удивительный император-буржуа, обандероливший даже отхожие места, но — не иначе. Если Флавии так щедро распорядились площадью Золотого Дома, то, значит, им самим ее обстраивать было не в подъем, а пустырь, вопиявший о заполнении, им был в тягость. В первой главе этого тома приводилось стихотворение Марциала, как будто написанное очевидцем Золотой Виллы. Но, вчитываясь в эту эпиграмму, как и в другие (приводимые Светонием) на ту же тему, не трудно видеть, что они, с одинаковым удобством, могли иметь в виду и, просто, план Целера и Севера, конечно, в это время общеизвестный, — и главное — громадную площадь отчуждения, произведенного Нероном после великого римского пожара 64 года и возвращенного народу Флавиями...

Та же судьба, что в зодчестве, преследовала память Нерона решительно во всех отраслях деятельности, в которых могла и должна была отразиться его личность.

Он был плодовитый и образованный (doctus Nero — у Марциала) поэт, но, вопреки правилу, что scripta manent, мы знаем только один стих, несомненно принадлежащий Нерону:

Colla Cytheriacae splendent agitata columbae.

(Сверкает, при движении, шея голубя, посвященного Киферской богине.)