Зверь из бездны том IV (Книга четвёртая: погасшие легенды)

Необходимая для всех правительств и обществ и потому особенно дорого оплачиваемая, архитектура — за то — неблагодарное искусство в том отношении, что оно, сравнительно с другими, дает мало славы художнику и, обыкновенно, заслоняет имя его именами капитала и власти, по воле которых возникло данное архитектурное сооружение. Когда мы идем Петербургом и любуемся старыми его дворцами и соборами, лишь редким специалистам приходят в память имена истинных творцов этих красот — Баженова, Воронихина, Растрелли, Монферрана, Тона и др. Но огромное большинство умеет отличить: вот это построила Елизавета, то — Екатерина, вот — эпоха Александра I, вот — николаевская казарма. А кто не умеет, тому подскажут орлы, вензеля, пышные девизы и надписи. То же самое было и в императорском Риме. Архитекторы зарабатывали громадные деньги и пользовались большим почетом, но имена их редко доходили до потомства, потому что поглощались славой правителей и государей, которые капитализировали их творчество. И власть и капитал крепко и ревниво держались за эту монополию строительной славы. По свидетельству юриста Эмилия Мацера (эпоха Северов) было запрещено выставлять на зданиях какие бы то ни было имена, креме государева и жертвователей на строение. Конечно, нелепый и несправедливый закон этот не мог соблюдаться слишком сурово: одни художники его бесцеремонно нарушали, другие его обходили, заменяя прямое начертание своих имен гиероглифическим. По словам Плиния, таким способом расписались на римском портике Октавии строители его, лакедемоняне Саурос (Ящерицын) и Батракос (Лягушкин), поместив в капителях колонн изображения ящерицы и лягушки. Сатирик Лукиан высмеял этот нелепый запрет ядовитым рассказом о строителе одного из чудес древнего мира — александрийского маяка. Он, став жертвой такого же запрета, все-таки вырезал свое имя на камнях, а потом заделал его штукатуркой, на которой изобразил, как велено, хвалебную надпись в честь и славу тогдашнего царя Птоломея Филаделира (259 до Р. X.). Прошли года, - штукатурка обвалилась, и имя истинного творца чудесной громады обнажилось перед глазами народа: «Сострат Кнедский, сын Дексифана, во славу богов спасителей, для тех, кто борется с волнами». Временная слава царя развалилась, вечная слава художника воссияла с тем, чтобы не померкнуть, покуда стояло созданное им здание, а — когда оно развалилось,- жить в человечестве, покуда не исчезнет из него античная литература и о ней память.

Усилия римских цезарей к изящно — монументальному зодчеству поражают громадностью затраченных на него средств. Пресловутая метафора Августа — «я застал Рим кирпичным, а покидаю его мраморным» — совсем не слишком далека от истины. До Августа мрамор употреблялся в римском строительстве редко. Еще в 92 г. до Р. X. в Риме не было ни одного здания, украшенного мраморными колоннами. Почин положил цензор названного года, знаменитый оратор Л. Красс, десятью колоннами Гиметского мрамора, которыми украсил он атриум своего дома на Палатине, заслужив тем великое негодование товарища своего по цензуре Кн. Домиция (см. том I) и других стародумов века. М. Брут, за колонны эти, пустил в уличный оборот сатирическую кличку для Лициния Красса: Venus palatinum, Палатинская Венера. Мраморная обшивка Рима начала развиваться приблизительно после 78 г. до Р. X., когда консул М. Лепид познакомил Вечный город с облицовочным нумидийским мрамором. Следующие 35 лет (78 — 44), — эпоха восточных войн Кв. Метелла, Помпея, Лукулла (давшего даже свое имя — marmor Luculleum — сорту мрамора, черному с пестрыми пятнами, привозившемуся с островов Милоса и, может быть, Хиоса) и, в особенности, Юлия Цезаря, именем которого Фридлендер замыкает этот первый период пробужденной роскоши, — обогатили Рим не менее, как сотней мраморных зданий. К эпохе Августа Рим обслуживают, из Италии, Греции, Азии и Африки, по крайней мере 30 месторождений драгоценного мрамора, с соответственным разнообразием сортов. Август воздвигает ряд мраморных храмов (Юпитера — Грома, Марса — Мстителя, Аполлона Палатинского, Пантеон). А после Августа — в Помпее, напр. — мы видим мрамор даже в суконных магазинах, в винных погребках. Сенека уверяет, что в его время гражданин, не имевший в доме своем мраморной бани, слыл либо бедняком, либо скрягой. Но нигде древность не завещала нам более богатого мраморного наследства, как на Палатине. В 1867 году, на берегах Тибра, близ Monte Testaccio, открыт был древний порт Рима, сохранились и кольца, к которым прикреплялись причалившие суда, и лестницы, по которым крючники носили грузы. Эта находка бросила новый свет на вопрос: откуда Рим брал на свое украшение столь неистощимые мраморные богатства. Вокруг порта, на месте исчезнувших складочных амбаров и магазинов, открыто множество мраморных глыб, едва или полуотесанных. Пометки на этих глыбах дали любопытные указания о способе их добычи и доставки в Рим.