Зверь из бездны

Она сорвалась с места, расплакалась и убежала. Дядюшка посмотрел на меня через очки, пошлепал губой и сказал:

— Человечество любишь, а ребят обижаешь… А ведь как было бы великолепно, если бы твое человечество состояло из таких милых, таких чистых экземпляров!..

Дулись мы друг на друга не меньше недели. Сидим, бывало, за чайным или обеденным столом и не смотрим, боимся смотреть друг на друга. Я забронировался серьезностью и полным равнодушием: со стороны казалось — что стул, что Полина Владимировна — для меня совершенно одинаково. На деле же этого не было: я чувствовал на себе каждый случайный взгляд, мимоходом задевавший меня. Да и сам делал моментальные снимки глазами с красивой девушки…

Иногда ночью, сидя у раскрытого в сад окна в своем уединенном флигеле, я прислушивался к соловьям, лягушкам, кузнечикам и думал: «А вдруг она ночью вздумает выйти в сад и пойдет вот по этой липовой аллее?.. Увидит меня — подумает, что я мечтаю… и, конечно, о ней!.. Самомнение огромное!!.»

Я затихал и прислушивался. Набегал ветерок, и старый сад вздыхал от сладкой истомы. Доцветали яблони, вишни, в полном цвету были все клумбы, и голова кружилась от ночного дыхания цветов. Звонко дребезжали на пруду лягушки, жаловался кому-то соловей — и какая-то сладкая грусть прокрадывалась в душу… Никого нет!.. Только я, только синее небо, звезды, узоры деревьев, цветы, лягушки… А в сущности, чего мне бояться? Пускай проходит она по липовой аллее! И пускай думает обо мне, что ей угодно!.. Пора спать…

Я брался за створку окна, чтобы закрыть его, но почему-то медлил и вглядывался в синюю мглу ночи, изрезанную причудливыми узорами древесных ветвей и листьев… А когда укладывался в постель — все-таки думал о ней и о своей несправедливости.

Так продолжалось недели две: открытые схватки прекратились, но обе стороны были наготове во всякую минуту сразиться с врагом… Со стороны казалось, что мы просто ненавидим друг друга, а между тем…

Между тем, я ловил себя все чаще на желаниях встретиться за чаем, за обедом, в саду. По ночам бродил около серебрящегося под луной пруда, слушал, как верещат лягушки, как шепчутся под теплым ветерком камыши, и думал: «А вдруг из камышей выглянет русалка?» И всегда эта русалка принимала образ моего врага с золотистыми волосами и насмешливыми серыми глазами…

И вот однажды, в синюю тревожную лунную ночь, я действительно увидал русалку… В грустной задумчивости бродил я по старому, запущенному саду. Было тихо, и мои шаги странно звучали под старыми липами. Помещичий дом угрюмо выглядывал сквозь деревья светящимися под луной стеклами окон; огней не было — они давно погасли… Спят!.. Рано заваливаются спать. Не с кем слова сказать!.. Неужели и эта… барышня спит, как младенчик?.. Да, и в ее окне темно… Люди! В такую дивную ночь!..

Побродил по всем аллеям, спустился к пруду… Что такое? Плеск весла!.. Кто это?.. Ба! Наша девица!.. Стоя на вертлявом ботнике с веслом, она тихо движется, пробираясь среди камышей… Что-то грустно и тихо напевает… А ведь похожа на тоскующую русалку!.. Почему-то впервые вздрогнуло и застучало сердце… Бог с ней! Еще вообразит, что я подглядываю или ищу встречи и примирения. Притихла, перестала мурлыкать… Должно быть — заметила…

Круто повернул к кустам и ушел от пруда. Не прошло пяти минут, как по саду пронесся звонкий отчаянный крик… Я стремглав метнулся под гору, к пруду, не считаясь ни с какими преградами…

— Что случилось? Где вы?..

— Потону!.. — несется из камышей крик, полный ужаса и отчаяния.

Моя русалка забралась в камыши, ботник перевернулся, и теперь она, вся мокрая, полная предсмертного ужаса, вскарабкавшись на дно ботника, взывала о помощи. Откровенно говоря, я знал, что в том месте, где произошло крушение, — не особенно глубоко, во всяком случае, не «с головой»… Но не в этом дело. Потонуть можно и в кадке с водой… Она потеряла самообладание, плавать не умеет. Есть ли время рассуждать?.. Не раздеваясь, в чем был, кинулся в воду, притянул ботник ближе к берегу и, взяв на руки мокрую русалку, вынес и поставил на траву.

Она напоминала под лунным светом алебастровую[243] статую одной из Венер, которых ставят в богатых садах. Легкое белое платьице, похожее на рубашку, прилипло к ее телу и нескромно обнаружило все линии молодой стройной девушки; прикрываясь руками и сжавшись, она стояла и плакала от стыда и пережитого ужаса, а я застыл в немом сочувствии ее несчастью.

— Не смотрите же! Уйдите!.. — капризно и требовательно, сквозь слезы, сказала вдруг русалка.

— Виноват!..

И мы разбежались в разные стороны.